Штурм бездны: Океан - Дмитрий Валентинович Янковский

– При чем тут оно? – удивился я.

– А, точно! – взбодрился Бодрый. – Нам же Хай насовал всяких продвинутых штучек. Там полный отрыв башки, Долговязый, не дрейфь вообще!

– Новый автопилот? – неуверенно спросил я. – Никакой автопилот не сможет пилотировать, как Чернуха.

– Мыслишь верно, но не с того конца, – ответил Чучундра. – Не надо учить автопилот навыкам Чернухи. Есть способ научить Чернуху навыкам автопилота.

– Это как? – Я натурально вытаращился от удивления.

– Да так, – спокойно ответил Бодрый. – Не жрать, не спать, стальные трубы гнуть о коленку. И без всякого реликта. Достижения химиков, работающих на инфраструктуру охотников.

– Вы надо мной поржать решили? – Я насупился. – Не очень удачная тема для шуток.

На самом деле до меня начало доходить, что речь идет о каких-то мощных стимуляторах, специально созданных для охотников, и простым людям недоступных.

– Мы на базе всю линейку попробовали, – окончательно огорошил меня Чучундра. – Есть очень толковые препараты.

– А побочные действия? – осторожно уточнил я.

Вместо ответа Бодрый заржал и сделал несколько неприличных движений. Хотя, чему удивляться? Сексуальное влечение – один из базовых инстинктов. И если стимулировать весь организм, или какие-то его отдельные системы, это наверняка простимулирует и сексуальную сферу тоже. Собственно, нынешнее состояние Ксюши в эту концепцию полностью вписывалось, если рассматривать реликт, как сверхмощный стимулятор. У нее все тело на ушах стоит, потому она с трудом часов пять может обходиться без очередного оргазма. Логично. И понятно, почему она предпочитает сама с собой – никакой мужчина в одиночку с таким сексуальным аппетитом не справится. Это если без стимуляторов. А с ними, небось, хватит и сил, и желания, еще и сублимировать придется.

В общем, идея была понятной и, судя по настроению остальных членов экипажа, вреда от новых стимуляторов не было. Как минимум, заметного сразу. Впрочем, вряд ли Вершинский стал бы нас пичкать непроверенной и опасной химией. В любом случае, раз он нас этим снабдил, значит, нам это точно придется применять, и строить тактику исходя из новых возможностей. Когда-то таким же новшеством был дыхательный грибок, а теперь без него вообще невозможно представить работу боевых пловцов. И никто не умер. Ну, в смысле, от грибка.

Через минуту я увидел, как Ксюша проскользнула по коридору в арсенал, затем обратно в сторону рубки, держа в руке инъектор. Такой же точно, каким мы себе грибок впрыскивали, или глюкозу для его питания. Это меня окончательно успокоило. Я вспомнил, что еще два года назад, на базе «Донузлав», Вершинский пытался применять препараты, улучшающие работу мозга, но дальше нескольких погружений дело тогда не двинулось. Видимо, выявив какие-то недостатки, Вершинский смог более системно сформулировать техническое задание для химиков. При таком скрупулезном подходе качественный результат – дело времени. Видимо, это время пришло.

Еще минуты через три я снова заметил Ксюшу в проеме открытого люка.

– Снотворное тоже есть, – сообщила она, обращаясь ко мне. – Очень качественное. Высыпаешься, как в палатке на свежем воздухе. Даже лучше.

– Это мне? – уточнил я.

– Хочешь сказать, уснешь без снотворного? – с усмешкой спросила Ксюша.

– Я вроде и не собирался. Спал же недавно. Ну, часа четыре назад.

– Или пять. Ты не собирался, но мое время принять вахту, а твое спать в кресле второго пилота, а не на ящике в арсенале. Пойдем в рубку.

Честно говоря, такое расписание вахты сильно попахивало развратом и сводничеством. Типа, меня они сейчас уложат в рубке, соберутся втроем, накувыркаются с Ксюшей по полной программе, а потом я проснусь рядом с Чернухой. Но стоило этой мысли возникнуть, я ее тут же отогнал. Это ведь было не что иное, как укол ревности. Совершенно неожиданный, ведь еще несколько часов назад я был уверен, что избавился от нее полностью и навсегда. Я тогда представлял Ксюшу в объятиях другого мужчины, и это даже возбудило меня, никакой ревности не было. Потом я без всяких фантазий увидел, как Бодрый трогает Ксюшу, и меня, вместо того, чтобы накрыть, еще больше отпустило. Но тут, вдруг, неожиданно, проскользнула эта дурацкая мысль.

Мне она не понравилась, как и ревность, ее породившая. Было в ней что-то очень мерзкое, темное, душащее, и, без преувеличения, даже смердящее. Я не хотел считать Ксюшу вещью, принадлежащей мне, это раз. А два, я сам не был ей верен. Так какого дьявола меня вдруг задело в ее поведении то, что я сам вытворял? При том, что у нее намного больше реальных причин ложиться с кем угодно, когда угодно, чем у меня. У меня в крови реликт не течет, не накручивает меня так, как Ксюшу. Ей сброс напряжения жизненно необходим, иначе ее разорвет, если не физически, то психологически точно. Меня же в объятия к Чернухе толкнули причины куда менее веские, и то я не стал себе в этом отказывать.

Чем больше я об этом думал, тем противнее мне становилось от мыслей, промелькнувших в голове под воздействием возникшего укола ревности. Это было нечто очень чуждое мне, словно кто-то вторгся в управляющие системы моей личности и стал нажимать клавиши на пульте, меня не спрашивая. Это была какая-то химия, древняя, злая, какие-то гормоны, доставшиеся мне в наследство, возможно, еще от древних ящеров, некогда населявших Землю. Но я не ящер и не хотел им быть. Мне захотелось найти источник этой химии, или хотя бы механизм, ее запускающий, выдрать его из себя с корнем и выкинуть с борта на полном ходу, как отстрелянную кассету из-под ракет.

Я стал намеренно представлять, как Бодрый поднялся, обнял Ксюшу и стал активно трогать ее за грудь, но эта фантазия никакого укола ревности не вызвала. Мне так и не удалось найти, где и чем запускается это гаденькое чувство. Оставалось лишь принять предложение Ксюши и отправиться спать.

Но тут вдруг до меня дошло. Ярко, остро, дошло, чем была вызвана дурацкая мысль и укол ревности. Дошло, почему ревность не возникала, когда я представлял или даже реально видел Ксюшу с другим. Дело было в том, что Ксюша от меня ничего не скрывала, она сама рассказала, что было, и не стала дергаться, вскакивать, оправдываться, когда заметила, что я вижу, как Бодрый ее трогает. Она со мной была честна, и я с ней был честен, не стал скрывать и выворачиваться насчет Чернухи. Так действия других мужчин с Ксюшей не делали мне больно, а наоборот, возбуждали. Но сейчас я заподозрил ее во лжи, точнее в желании уединиться с другими, избавившись от меня, как от свидетеля, уложив спать при помощи снотворного.

Как, на основании чего могла возникнуть у меня в голове подобная мысль? Ведь Ксюша никогда меня не обманывала. Неужели эта мысль была отражением не Ксюшиного, а моего личного несовершенства? Очень даже возможно.

Я двигался по коридору следом за Ксюшей и думал, стал бы я ставить ее в известность, если бы мне приперло уединиться с Чернухой? А Ксюша стала бы ставить в известность меня, если бы ей понадобилось уединиться с Бодрым или Чучундрой?

Ксюша первой оказалась в рубке, я следом. Чернуха выглядела на удивление бодрой, даже краснота с глаз ушла. Укольчик Вершинского сработал, не иначе. Она услышала, что мы вошли, но обернулась лишь на миг, с улыбкой, а затем снова перевела взгляд на ходовой монитор, так как ей предстоял очередной поворот. Чучундра освободил кресло и скрылся в коридоре, видимо, собираясь сменить Бодрого или присоединиться к нему. Но мне было без разницы, что они задумали, собираются сейчас покувыркаться с Ксюшей или нет. Меня другое волновало. Скажет ли мне она, что ей нужно с ними?

С полной отчетливостью я осознал, что нашел в себе источник злой древней динозавровой химии. Был всего один способ избавиться от него – убедиться в полном доверии Ксюши ко мне и побудить ее так же доверять мне. Иначе этих уколов ревности не избежать, иначе, не зная, как на самом деле,