Кондитер Ивана Грозного - Павел Смолин

бортник явно лучше других, медком имеет возможность гораздо чаще других лакомиться, но продукт-то важный как для внутреннего рынка, так и для экспорта – последнее так и вовсе переводит мед в разряд продуктов «стратегических», а это всегда и во все времена приводило к повышенной налогооблагаемости оного. Не может бортник себе позволить «с профессии» жить, вот и приходится хозяйством заниматься не меньше, чем другие.

- Анастас! – позвал бортника Силуан, когда мы остановились у калитки.

Вокруг тут же началась суета – захлопали входные двери домов да хлевов, из-за построек, с огородов, выбрались на дворы соседи: надо ж посмотреть, чего тут делается. Не осуждаю – если в несоизмеримо более безопасные и сытые времена такое поведение можно списать на одно лишь любопытство (что тоже не порок), то здесь любая нестандартная ситуация в родной деревне может обернуться смертельными проблемами. Хорошо, что у нас не такой случай.

- Чаво тебе, батюшка? – раздался откуда-то из-за бортниковского дома лишенный всяческого уважения к «пастырю», тонкий, но определенно мужской голос.

- Сюды иди, гость иноземный с монастыря до тебя приехал, - не обидевшись, ответил Силуан.

Я начал что-то подозревать - может не такой уж батюшка для местных и авторитет?

- Грек чтоль? – продолжил расспрашивать невидимый бортник.

- А у нас чего, иноземцев в округе много? – спросил в ответ батюшка.

Василий с Тимофеем начали тихонько похрюкивать в бороду от смеха.

- Других как будто нет, - неуверенно ответил Анастас.

- Мне что, с палкою до тебя самому идти? – начал расстраиваться негостеприимством батюшка.

- А и иди! – гоготнул Анастас. – Третьего дня в яму срамную гвоздь обронил, авось отыщем палкой твоей, я все одно здесь.

- Тьфу, срамник, - сплюнул батюшка. – Обождать нужно, - добавил для нас.

Начавшее было подниматься в душе негодование от такого пренебрежения нами улеглось обратно в спячку – такое важное дело как «сидение на яме» прерывать нельзя, здесь я целиком на стороне Анастаса.

- На солнышке чего бы и не подождать? – с удовольствием потянулся я, подставив лицо теплым лучикам.

Из-за дома, на ходу завязывая поясок, вышел одетый в такие же, как и у всех, домотканые серые рубаху да портки, тощий низенький – метра полтора росту наберется, не более – молодой, лет двадцати пяти, рыжий мужичок со скудной, навроде моей, бороденкой. Фасон одежды такой же, но заплат нет, а на ногах – не лапти, а поршни. Такая вот разница в достатке между бортником и его односельчанами.

- Доброго дня, гости дорогие, - с поясным поклоном поздоровался он с нами. – Простите за встречу неподобающую.

- И тебе доброго дня, Анастас, - ответил за нас Василий. – Спутников моих Гелием и Тимофеем звать, по делу мы к тебе.

- Не осталось мёду, Василий, - моментально среагировал бортник.

- У тебя-то и «не осталось»? – хохотнул тот.

Машинально – старые знакомцы же. Опомнившись, плотник добавил:

- Да и не по него мы в такую даль перлись. Ворота отворишь, али нам к Никанору ехать?

Конкурент, видимо, потому что услышав его имя, Анастас тут же метнулся к «воротам» - куску плетня – приподнял его, сняв с крючков, и отнес в сторону, позволив нам въехать на двор.

- Да чего к Никанору? - делая дело, бубнил бортник. – Зачем старика беспокоить? Тяжко ему, колодку ели волок нынче, скоро и вовсе дела старшому своему передаст, а тот хоть и старшой, да бестолковый.

«Колодка» - это современная разновидность улья. То же самое дупло, но выдолбленное в срубленном и потому пригодном к переноске бревне.

- Колодки-колодками, а гостей поди с голой жопой не встречает, - заметил Василий.

Мы заржали, батюшка Силуан хмыкнул в бороду, а Анастас и не подумал смутиться:

- Так незваных гостей и жопой голой не спугнешь.

Мы не обиделись и с удовольствием поржали снова.

- А норовом дурным – запросто! – ухмыльнулся Василий. – А ну-ка, Сивка, назад давай, к Никанору поедем.

- Да ты чего, обиделся чтоль? – вновь убоялся Анастас имени конкурента. – Я думал шутим мы – что тебе, что батюшке, что гостям иноземным, - отвесил мне отдельный поклон. – А тем паче воином Церкви Святой мы завсегда рады. Аксинья! – рявкнул в сторону дома. – А ну быстро стол накрывай, да не жалеючи! – подтвердил «радость» на практике. – Медку нету, да кувшинчик малый, как знал, для гостей дорогих сберег, - подмигнул Василию.

- Ну, коли «кувшинчик», - смилостивился плотник.

«В ногах», конечно, «правды нет», но, ежели за потенциального партнера поручились достойные доверия люди, можно переговоры и побыстрее провести, чтобы время не терять. Я бы так в этом случае и сделал, чтобы поскорее вернуться в монастырь, но в этом времени так не принято – пришлось идти в дом Анастаса.

Мы миновали сени с пучками сушеных трав на потолке, ларями с добром и некоторым количеством сельхозинвентаря и вошли в пропахшую гарью горенку, стены и матица – несущая балка – были покрыты гладкой, блестящей копотью, особенно концентрированной в районе «волокового» окошка под потолком. Копоть – это не только беда этих времен, но и польза: она бережет дерево от гнили и убивает насекомых. Убивает так себе, но без нее было бы хуже.

Помимо гари, горница пахла остатками вчерашней трапезы и человеческими телами. Повезло мне все-таки с местом жительства: общие помещения в монастыре большие, из-за чего вонь как бы «размазывается», а в келье не воняет вовсе: я ж там только сплю, а остальное время никто потом и прочими телесными выделениями топчан не пропитывает.

Помимо лавок, здесь имелись полки с кухонной утварью, пара простеньких сундуков, конечно же Красный угол с настоящей лампадкою (у людей победнее ее заменяет лучина), а на полу лежала немного потрескавшаяся от времени и нагрузок глинобитная печь, пламя в которой прямо сейчас раздувала «наряженная» в подкопченное длинное платье, платочек и те ж поршни женщина лет двадцати трех. Узрев узкую полоску белой шеи, я моментально вспомнил о том, что физиология у меня подростковая со всеми вытекающими и перевел взгляд на иконы, вознеся Господу благодарность за то, что в монастыре женщин нету. Лучше не буду на хозяйку дома смотреть, так оно спокойней будет.