Ловушка для Горби - Эдуард Владимирович Тополь

— Накладную проверить! Не отпускайте фургон! Держите их! «Афганцев» зовите! «Афганцы»!..

— Восемьсот буханок сгрузили, а остальные «налево» хотят пустить!..

Стасов вздохнул и пошел назад.

То, что он увидел, когда вернулся на Гагаринский проспект, было посерьезней его недавней стычки с мужиками, затевавшими драку. Вся очередь изломалась, вспучилась, гудела женскими и мужскими голосами. Вперед, к хлебному фургону набежало не менее трехсот самых решительных и нервных, они окружили фургон, выволокли из кабины шофера и грузчика и требовали, чтобы те немедленно открыли кузов и показали, что выгрузили действительно весь хлеб. А кто-то из самых нервных уже бежал сюда с ломиком, чтобы просто взломать замок на двери фургона.

Бросив беглый взгляд на дочку и убедившись, что она стоит в стороне от скандала, Стасов решительно вклинился в толпу, окружившую фургон.

— Минутку! Минутку, товарищи! — говорил он на ходу, и было в его голосе нечто особо спокойно-властное, из-за чего люди расступались, узнавали его и говорили другим: «Андрея пустите! „Афганца“ пропустите, пусть разберется!» И Стасов в считанные секунды оказался возле фургона.

Здесь, в эпицентре скандала, Петр Обухов одной рукой держал за шиворот водителя фургона, а другой оберегал его же от какой-то рассвирепевшей тетки, которая орала:

— Сволочь! На людском голоде рыло наел! Хуже жидов! Спекулянты! Я тебе счас!..

Еще два «афганца» прикрывали от разъяренной толпы грузчика. Тот трясущимися не то от алкоголизма, не то от страха руками открывал и все не мог открыть навесной замок на двери фургона.

Стасов подошел к нему, отнял связку ключей. Посмотрел на них и на замок и сказал грузчику:

— Ты же не тем ключом открываешь, голова два уха!

— Да это он нарочно! Сволочь! — закричали в толпе.

— Там нет хлеба, клянусь, — негромко сказал грузчик Стасову.

В толпе услыхали, закричали:

— Значит, еще раньше продали хлеб! Сначала «налево» отвезли, а остаток — нам!..

Стасов открыл дверь фургона, заглянул внутрь. Там действительно не было ничего, кроме пустых хлебных лотков. Стасов шагнул к шоферу фургона, которого Петр Обухов по-прежнему держал за ворот.

— Накладную!

Шофер подал Стасову смятую накладную, но в толпе закричали:

— Липовая это накладная! Андрей, ты что — их фокусов не знаешь? Они как раньше воровали, так и нынче!

— Тихо! Сейчас на хлебозавод позвоню, — сказал толпе Стасов и пошел в магазин.

Толпа выжидательно гудела.

— Да на заводе тоже жулье! Мозги задвинут! Они ж все заодно! Что коммунисты, что патриоты!

— Почему милиции до сих пор нет?!

— А потому и нет! Сговорились!..

Наташа, стоя в очереди, тянула шею вбок, чтобы увидеть отца и вообще все, что там, у магазина, происходит. Она была так поглощена беспокойством, успеет или не успеет отец сбегать до работы домой позавтракать, недоумением, почему все нет милиции, и ожиданием, будут или не будут бить грузчика и шофера фургона, что долгое время не придавала значения некоему странному неудобству у себя за спиной, какому-то жесткому предмету, который давил ей в спину меж лопаток и ерзал там. И лишь когда этот предмет стал резко и быстро тереться о ее спину и лопатки, девочка с удивлением повернулась назад, подняла глаза на мужика в лисьем треухе. Тот стоял за ней, странно вздернув к небу свой небритый подбородок, тихо стонал и дергался всем телом, тыча животом вперед, в спину Наташе. «Псих ненормальный…» — подумала девочка, но в этот миг какая-то пожилая женщина вдруг подскочила к этому мужику сзади, рванула его за рукав из очереди и изо всей силы влупила ему кулаком по лицу так, что его лисий треух отлетел в сторону.

— Опять за свое, грельщик фуев! — закричала женщина. — Пшел отсюда, тварь! — И повернулась к очереди: — А вы? Смотрите, как этот кобель о девочку трется, и никто слова не скажет! Скоты!..

Наташа не понимала, что происходит. Почему этот мужик терся о ее спину и стонал? Почему он теперь трусливо уходит прочь, хотя вот-вот начнут давать хлеб, а его очередь во второй сотне? Почему эта женщина кричит на людей, обзывает их «скотом», а люди не отвечают, наоборот — стыдливо отводят глаза?..

Она была слишком мала, чтобы знать, что за ней стоял представитель новой разновидности онанистов — так называемых «грельщиков». Западу неизвестна такая форма публично-сексуального наслаждения, приоритет ее открытия целиком принадлежит Советскому Союзу, где народ за неполных восемьдесят лет советской власти семьдесят лет простоял в очередях за хлебом, мясом, крупами, картошкой, селедкой, водкой, сахаром, бумазеей и так далее. В этих-то плотных многочасовых очередях и родились «грельщики» — мужчины, которые целыми днями переходят из одной очереди в другую, прижимаются к женским задам и спинам и совершенно даром вкушают свои удовольствия — «по потребностям», как и положено при социализме…

— Пошел на согнутых, даже про хлеб забыл, — сказал кто-то в очереди про уходящего.

— Да ему и без хлеба хорошо…

— Твое счастье, что Стасов не видел! — крикнула вдогонку уходящему девочкина защитница и ушла назад, на свое место в начале третьей сотни. И девочка, гордая тем, что совершенно незнакомые люди знают ее отца по фамилии, снова вытянула шею, чтобы увидеть, что происходит у магазина.

Там как раз появился Андрей Стасов. Он вскочил на капот двигателя хлебного фургона и поднял руку.

— Тихо, — сказал он толпе. — Я только что говорил с директором хлебозавода. Он сказал, что они отправили нам сюда действительно только восемьсот буханок хлеба, а остальные семьсот еще только пекутся и будут через час-полтора. Так что, кому не хватит хлеба, — не расходитесь и не ломайте очередь, а ждите. Всем ясно? — он бросил грузчику связку ключей и кивком головы приказал Петру Обухову отпустить шофера. Шофер встряхнулся, восстанавливая надменность в выражении своего лица и фигуры, и даже выругался в спины расходящимся от фургона людям:

— Оглоеды!..

— Ты потише на людей! — тут же угрожающе повернулся к нему Петр Обухов.

Но шофер сделал вид, что не слышит, залез в кабину и завел мотор, хотя Стасов еще стоял на капоте. «Давай, давай — слазь!» — раздраженно крикнул шофер Стасову, и Стасов послушно, с улыбкой спрыгнул с капота, посмотрел на ручные часы и побежал к автобусной остановке, куда как раз подкатывал городской автобус.

— Папа! А оладьи?!. — громко, со слезами в голосе крикнула ему дочка из очереди.

— Вечером съем! — ответил ей Стасов, запрыгивая в автобус.

Он не знал в ту минуту, что больше не увидит свою дочку живой.