Объект «Фенрир» - Максим Анатольевич Макаренков

Михеев закрыл глаза, почувствовал, как изменяется тело, привычными движениями мышц, контролируемыми волевыми усилиями, проверил состояние корабля. Полное слияние, он сам стал кораблем и, как всегда, еле сдерживал дрожь в ожидании старта. Что бы ни происходило, а этот момент он никогда не пропускал.

Разошлась псевдоплоть шлюзового отсека, и «Меконг» плавно качнулся в пустоте. По телу пробежала волна холодка, бодрящего, мобилизующего. Чувства сплелись в тугой и прочный канат, канат превратился в древко копья, направленного точно в цель.

Старт!

Много лет назад Михеев попытался описать этот миг словами, страдал, кривился, наконец плюнул и дальше просто наслаждался происходящим.

Корабль лег на курс к точке выхода из трехмерности, и тут же по внутреннему каналу прошел вызов. Попов просил переключения на общий консенсус-реал. На этот раз «Меконг» вежливо обозначил свое присутствие переливом пространственной сферы над столом и переключился на полетное задание. А Попов сел в любимое кресло-«каплю», сложил руки на коленях, в сцепленные пальцы уткнул острый подбородок.

– Михеев, что вы знаете о Полях Возрождения? Точнее, о том, как устроен проект?

Михеев взял со стола крохотную чашечку с золотисто-прозрачным чаем, отпил. Все же «Меконг» был неисправимым эстетом и выпендрежником. Пусть это и консенсус-реал, чай был заварен по всем канонам.

– Достаточно, чтобы понимать, что это сегодня самый грандиозный эксперимент человечества, и мне кажется, в очередной раз люди не до конца отдают себе отчет в возможных последствиях. Хорошо, что вы начали этот разговор. Сейчас нам не до теории. Важно понять, каким образом будут действовать интересанты. Если мы правильно просчитали их, они попытаются подключить конструкт к системе Полей.

– Да. Вы думали, каким образом?

– Именно это я и хотел обсудить с вами. – Михеев наслаждался чаем.

Все же нахождение в консенсус-реале имело свои преимущества. Например, разницу между временем реала и объективным.

– «Меконг», будь добр, выведи нам данные по Полям Возрождения. Полную версию.

Под ложечкой снова противно заныло. Ох, неспроста задал этот вопрос Попов…

Поля напоминали… поля. Огромные, занимавшие три четверти Фуксинга, которую потому и выбрали, что основную часть планеты занимал единый материк с удивительно гладким рельефом. Вроде бы пришлось сровнять пару горных цепей, да и все. При этом, планета почти не имела атмосферы, так что ни о какой растительности и, тем более, подобии высокоразвитых организмов речи и быть не могло. Поэтому Фуксинг превратилась в огромный энергоуловитель. Кроме того – Михеев задумчиво смотрел на схему, – в системе развернули гигантские полотнища таких же уловителей энергоинформационных сгустков, соединив их силовыми линиями с поверхностью.

Куда меньшая, но столь же важная часть проекта находилась под поверхностью планеты. Точнее, заняла всю внутренность планеты. Огромные биомеханические комплексы реструктурировали уловленные полотнищами сгустки, возвращая им сознание, которые затем помещали в созданные разработчиками проекта индивидуальные «коконы реальности», в которых они получали опыт, заново открывали для себя мир.

– М-да… Этакое чистилище, – задумчиво почесал нос Михеев.

– Скорее, что-то вроде Чистых небес или Чистой обители древнего докосмического буддизма, – задумчиво бросил Попов и, вытянув руку, указал на небольшой, подсвеченный теплым зеленым цветом зал.

– А вот это – сердце Чистых небес, – сказал он.

– И что же там, в сердце? – с нехорошим спокойствием спросил Михеев.

– Транспортировщики реальности, – ответил ксенопсихолог.

* * *

– Интересно, почему Греймарк до сих пор не стал одним из символов человечества в Сфере разума? – задумчиво спросил Михеев.

По просьбе Попова, «Меконг» сделал боковую поверхность пилотского кокона реальной, и ксенопсихолог, пользуясь малейшей возможностью, застывал возле нее, глядя на приближающуюся систему. Михеев вслед за ним тоже стал все чаще выходить из пилотского консенсус-реала в «плотную явь», как назвал ее однажды Попов. И неожиданно для себя понял, что испытывает совершенно другие ощущения, иначе оценивает информацию, вернувшись в консенсус-реал корабля. Не то, чтобы лучше или хуже, а именно по-другому.

– Петр Александрович, у «Меконга» мощнейшая система воссоздания образов, зачем вам во время полета выходить в телесность? Тем более осталось-то, считай, несколько часов, – спросил он Попова, когда тот сразу после выхода в трехмерность начал уговаривать корабль «сделать окно».

Попов улыбнулся, отчего его лицо древнего индейца стало похожим на потрескавшийся ствол дерева – знающего свою силу и потому очень упорного и спокойного.

– Я же не вижу там почти ничего, – смущенно пожал он плечами. – То есть информацию-то я в синтетической реальности воспринимаю, но именно образы, эмоции, интонации, не говоря уже о сгенерированных пейзажах, которые, как я понимаю из ваших реплик, замечательно создает наш корабль, ничего этого я не вижу. Распадается система восприятия, проще говоря, я не воспринимаю синтезированные образы, такая вот интересная особенность мозга.

– Да уж, вот так живешь, общаешься с человеком, и на тебе, – почесал кончик носа Михеев. – И как же вы с другими взаимодействуете? Конференции в консенсус-реале, симуляции в научных экспериментах, видеосвязь, наконец?

Система приближается с каждой минутой, она прекрасна и пугающа. По гигантским полотнищам уловителей энергоструктур, сотканных мириадами пауков-прядильщиков, которые были созданы институтами Старой Земли и модифицированы специально для проекта «Общее дело» на биофабриках Махарлоки, пробегают волны неназванных цветов. И кажется, что колышется само пространство Вселенной. Светило изливает теплый оранжевый свет, от которого во рту запах мандарин и мелькает перед глазами еловая лапа, а где-то там, за этими полотнищами, люди, увлеченные делом, по их мнению самым важным в мире, готовятся обсуждать концепции, от которых голова идет кругом.

И среди них уже ходят столь же увлеченные своим делом люди, готовые опрокинуть мир ради того, что считают важным и нужным, и кто я такой, чтобы им мешать?

«Я имею право, – отчетливо понял Михеев, – мешать тем, кто хочет толкнуть человечество к счастью силой – не спрашивая, хочет ли того человечество, готово ли оно переродиться, стать не-человечеством».

Есть вопросы, которые надо задавать каждому. Есть вещи, которые нельзя решать за других. И это сейчас Михеев осознал с какой-то детской обиженной ясностью – обиженной на то, что взрослые такие глупые и не понимают. Особенно обидно было, что взрослые умные люди не понимают простой вещи, которую он, Михеев, уяснил перед закрытыми дверями «Детского мира».

Не будет над-человечества. Не будет массовой версии галактов. Будут мертвецы, залитые гелем, соединенные прозрачными лентами, существующие только до той поры, пока нужны ненасытному, способному лишь воспроизводить самое себя бессмысленному божеству.

Оказывается, Попов все это время молчал и очень внимательно смотрел на Михеева.

– Смотрите в оба, Петр Александрович, высматривайте все необычное, подозрительное, – вздохнул Михеев. – Интуиция мне подсказывает, что ваши способности