Птицы и сны. С.-Петербургъ: хроники иномирья. - Владимир Слабинский

– Не паясничайте, господин Любарский, – адмирал вновь принялся стучать пальцем по папке, и я насторожился. – В столице много врачей умнее и лояльнее вас. Но Ибрагимович требует врача, сведущего в арабской медицине.

Ситуация стала проясняться. Арабская медицина в России редкость, наши специалисты тяготеют к Европейской традиции.

– Но ведь я – не единственный врач подобного профиля в Петербурге. Наверняка есть еще подобные специалисты.

– В Императорской Военно-медицинской академии открыта кафедра Арабской медицинской традиции, но фамилия заведующего Абрамович, и он боится ответственности!

Действительно, как же профессор Абрамович будет лечить мусульманина? Кто же ему разрешит, это ведь нонсенс выходит. А если он ошибется, то последствия будут страшными. И, к слову, как он вообще сумел стать специалистом в данной области?

– Есть тут один согласный… – Бахметьев отпустил глаза – Но понимаете, он фрондер, ярый противник монархии… Вы представляете, как отреагируют в Европе?

Я представил. Вначале выйдут газеты с заголовком: «Российская империя – колосс на глиняных ногах», затем «Социалист спасает русскую монархию», и, в довершение, интервью со спасителем, в котором он призовет к свержению «прогнившего антинародного режима».

– И это полбеды, господин Любарский! Мы подозреваем, что болезнь наслали китайские маги, склоняя, тем самым, чашу состязания в свою пользу. Таким образом, нам нужен врач, владеющий арабской медициной и, плюс к этому, знающий китайскую магию!

Все оказалось просто. По этим параметрам я подходил на все сто.

– Когда я могу осмотреть больного?

– Не спешите, господин Любарский, есть еще одно маленькое поручение. Я консультировался. Не спрашивайте, с кем – это неважно. Вам придется делать гипноскопирование и, возможно, откроется информация, которая может помочь выиграть тендер. Нам крайне необходима эта информация.

Мое лицо превратилось в каменную маску.

– Я не имею права и не стану раскрывать врачебную тайну! – твердо произнес я.

Бахметьев безнадежно и устало посмотрел на меня. Его правый глаз увеличился в размерах, и асимметрия стала более выраженной.

– Мне не нужны ваши тайны, у меня своих – вот! – он провел ладонью по шее. – Необходимые документы получите у секретаря. Россия надеется на вас, господин лейтенант! Можете быть свободны…

VII

Кавалер Людмил Ибрагимович лежал на топчане поверх одеяла. Роста он был малого, имел астенический тип сложения и бледный цвет кожи. На нем был шелковый красный халат, расшитый черными с золотом драконами. Эта деталь мне не понравилась.

Я сидел подле топчана, держал пациента за руку, считал пульс и внимательно слушал его жалобы, автоматически делая некоторые купюры в цветистой речи кавалера.

– Многоуважаемый доктор Искандер ибн Стефан, да продлятся ваши дни так долго, как солнце освящает благословенную землю моей многострадальной родины, лучезарной Третьей страны… На моих глазах шайтан, этот ужас вселенной… Две тысячи янычар, вооруженных ятаганами, острым… Беспомощно скакали, словно горные бараны… Я узнал, что моя семья практически разорена! Горе мне, презренному червю… Пропал аппетит, исчез сон, перестали интересовать женщины, даже несравненная Гульнара, чьи бедра подобны… Мир стал серым, как небо в проклятых Аллахом… Кровь стынет в жилах при одном воспоминании об ужасном порождении Нечистого…

Из рассказа кавалера Людмила Ибрагимовича мне стало ясно, что у кавалера – депрессия, развившаяся после перенесенной трагедии. Для успешного лечения необходимо узнать фабулу травмы. Так сказать, посмотреть в глаза его страху, этому Порождению Ночи, чьи черные крылья закрывают… Тьфу, цветистая речь подобна заразе. Нужно будет написать про данный факт научную статью.

– Если угодно будет многоуважаемому гостю с солнечного юга кавалеру Ибрагимовичу, столпу престола, полномочному посланнику и председателю комиссии… Я могу его вылечить с помощью сил, одно упоминание которых…

– А как я узнаю, что вы действительно сведущи в арабской медицине? Хочется избежать угрозы применения при лечении средств, запрещенных Пророком, – неожиданно кратко выразил свое сомнение Ибрагимович.

Я был несколько растерян столь резким изменением манеры общения. Значит, он умеет говорить обычным человеческим языком? Тем лучше, дело пойдет быстрее. Само сомнение представлялось мне вполне логичным, и я был готов к подобному вопросу.

Я посмотрел на Ибрагимовича, как должно смотреть врачу на больного.

Некоторые недалекие журналисты думают, что это гипнотический взгляд. Это заблуждение. Никакого гипноза врач не применяет. Он просто смотрит на человека, как на больного и тот понимает, что болен. И происходит это вследствие того, что все болезни, живущие в организме пациента, под влиянием животного магнетизма возбуждаются, резонируют и, тем самым, проявляют себя.

Под моим взглядом лицо Ибрагимовича разгладилось. Глаза его уподобились глазам побитой собаки. Взор стал несчастным и просящим. Другими словами, Ибрагимович смотрел на меня, как должно смотреть больному на врача.

Я выдержал продолжительную паузу…

Выдержал ее и Ибрагимович…

Мы продолжали смотреть друг другу прямо в глаза. Я знал, что мир перед взором кавалера потерял четкость, цвета стали тусклыми. Из глубин его сознания начали всплывать неясные образы и воспоминания. Я продолжал не мигая глядеть в глаза и, вслух же произнёс:

– Вам следует вслед за мной произнести: «Инна лилляхи ва инна иляйхи раджи’ун. Аллахумма аджурни фи мусыибати вахълиф ли хайран минха».

– Воистину, Аллаху мы принадлежим, и к Нему мы возвернемся. О, Аллах! Награди меня за несчастье, которое меня постигло, и замени его добром для меня, – по-арабски повторил Ибрагимович, и стало ему легче…

Я продолжил, и речь моя была неспешна и размеренна.

– Во-первых, сам человек, его семья и его имущество являются исключительно собственностью Аллаха. Если Бог забирает обратно от человека что-то, то это владелец возвращает себе то, что ему принадлежит, и что он давал на время.

Во-вторых, не человек создал предметы этого мира, он не способен даже защитить то, что оказалось в его пользовании.

Поэтому люди подобны наемным работникам. Они выполняют то, что им прикажут и имеют то, что им дадут.

Ибрагимович смотрел на меня широко раскрытыми глазами, по его щекам текли слезы.

– Вы правы, наимудрейший…

Услышав эти его слова, я незамедлительно приступил к гипноскопированию. По методу великого австрийца Месмера, я наложил руки на лоб пациента и сосредоточился на своих чувствах. В этот раз мне пришлось работать без ассистента, и нужно было соблюдать предельную осторожность.

Образы бессознательного содержат сильную энергетику. У больных людей это отрицательная энергия. Неопытный или неосторожный врач может не справиться с магией резонанса и сжечь собственное сознание. Есть даже такая профессиональная болезнь «синдром сгорания».

Осторожно и медленно я продвигался по извилистым тропам памяти Ибрагимовича до тех пор, пока не увидел картину события, ставшего причиной болезни.

На ровном, как стол, поле, дозревала пшеница. Колосья налились и стали тяжелыми от спелых зерен. Поле