Через два океана - Михаил Александрович Михеев

– Вашбродь!

– А? – Верховцев с некоторым усилием оторвался от собственных мыслей. – Что случилось?

– Там! – Пахом ткнул пальцем в сторону борта. – Что-то мелькнуло, не понять.

И что там, спрашивается, могло быть? Пахому Александр доверял, зрение у него что надо. И, хотя седины как у старика, на самом деле человеку едва за тридцать. В самом расцвете сил, в порядке не только глаза, но и голова в старческий маразм скатываться не торопится. Но вот что он увидел в сумерках, которые с начала разговора успели изрядно сгуститься? Впрочем, он потомственный охотник, так что и впрямь что-то мог разглядеть даже при таком поганом освещении.

В два быстрых шага дойдя до борта, Александр всмотрелся в быстро опускающуюся ночь. Увы, она оставалась безмолвной, разве что шептали что-то волны, да иногда вспыхивали искры светящегося планктона. Довольно редкие и не слишком яркие искры, абсолютно не разрушавшие густых сумерек.

– Оно вниз метнулось, вашбродь.

Александр посмотрел вниз. Ничего не видать. Хотя…

– Тащи фонарь, быстро.

Пахом отреагировал моментально и уже через минуту притащил фонарь, а заодно прихватил двоих матросов, что лениво курили тут же, на палубе. И правильно сделал, к слову, фонарь – бандура здоровая.

А куда деваться? Этот фонарь под руководством лично Верховцева сделали, еще когда шли из Архангельска к берегам Америки. Конструкцию Александр как-то видел в отцовской книге по оптике. Кулибинский фонарь[80], на самом деле, штука и сложная, и простая одновременно. Полусферическая чаша, оклеенная изнутри осколками зеркала, плюс источник света. В оригинальной конструкции обычная свеча, и Александр не стал особо изгаляться, выдумывая что-то новое. Просто взял керосиновую лампу – работала не хуже.

Матросы эту поделку оценили – сноп желтоватого света, бьющий на несколько десятков саженей, ночью был штукой весьма полезной, а потому такими же обзавелись и на остальных кораблях, да по нескольку штук. На «Миранде» таких ныне имелось целых три, и один из них, самый легкий, навели сейчас на воду. Луч зашарил на ней, скользнул туда-сюда – и уперся в темное пятно, словно приклеившееся к борту у самой ватерлинии.

– Тю! – удивленно выдал кто-то. – Никак, человек!

– Очень похоже, – Александр обернулся и обнаружил, что, привлеченные их манипуляциями, здесь собралось уже человек двадцать. – Ну-ка, скиньте ему штормтрап. И передайте на эскадру – пусть осмотрятся. Янек!

– Здесь, вашбродь!

Поляк вырос как из-под земли. Расторопный малый и сообразительный. И штурманское дело худо-бедно освоил. Настолько, что при перегоне трофеев через океан шел помощником капитана на одном из будущих брандеров. Надо продвигать. Александр одобрительно кивнул:

– Возьми несколько человек, второй фонарь и осмотри борта на случай таких вот гостей. Эй, там, внизу! Быстро наверх! Долго тебя еще ждать?

То ли незваный визитер понимал по-русски, то ли, что вероятнее, после стука развернувшегося штормтрапа и окрика понял, что отсидеться не удастся. Извернувшись, как ящерица, он ухватился за штормтрап и довольно ловко полез наверх. Миг – и вот он стоит на палубе, и матросы рассматривают его, как некую забавную зверушку.

Ростом он тоже не удался – пожалуй, даже ниже того чиновника, что оглашал условия пребывания в гавани. Впрочем, как рассказали Александру в Николаевске офицеры с «Паллады», здесь практически все такие мелкие. То ли сам народ изначально мелковатый, то ли просто жрут плохо. Так что низенький, худой, одет в черную одежду. Лицо тоже прикрыто черной тряпкой, одни глаза видать. Пожалуй, малость поторопился с визитом сюда, ночью его бы и сова не заметила.

Тряпку сорвали, обнаружив под ней типичное азиатское лицо. По такому даже возраст не определить – с одинаковой легкостью человеку можно дать и тридцать лет, и пятьдесят. Единственно, понятно, что уже не мальчишка, но стоит эта информация меньше, чем ничего.

– Кто таков?

Вопрос прозвучал на русском, английском, испанском, французском и еще нескольких языках. Толку не было. То ли гость отменно владел собой, то ли действительно языками не владел, но у него ни единого мускула на лице не дрогнуло. И что с таким делать? Александр подумал и приказал:

– Пахом, с тебя началось – тебе и расхлебывать. Запереть этого и до утра охранять. А там уж и разберемся. Обыскать не забудьте.

Вот тут и началось самое веселое. Один из матросов взял японца за плечо, дабы перенаправить его к месту будущего заточения. Японец чуть повернулся – а дальше никто не сообразил даже, что произошло. Крепкий, на голову превосходящий ростом пленного мужик вдруг кубарем покатился по палубе, а сам японец ловко ударил ногой по лампе все еще работающего фонаря и метнулся к борту. Успей он сигануть за борт – и все! Лампа разбита, пока притащат новый фонарь, беглец успеет уйти, благо черную одежду на черной ночной воде не различишь. Но столь красивый побег испортил один из матросов, успевший поймать японца своей могучей лапищей за одежду. Рывок – и того отшвырнуло назад, еще и приложив спиной о палубу. Видать, для полноты ощущений.

Упал правда лазутчик как-то удивительно ловко. Перекатился через плечо, вскочил и тут же лицо в лицо столкнулся с одним из матросов-абордажников. Ну а дальше все получилось на редкость быстро.

Откуда японец успел выхватить короткую чуть изогнутую саблю без гарды, никто так и не понял, но вот применить ее по назначению он не успел. Матрос перехватил руку противника чуть ниже кисти и с чувством зарядил ему кулаком в лоб. Японец, явно непривычный к тому, что его бьет человек, весящий раза в два больше и привыкший насмерть резаться на палубах чужих кораблей со столь же сильными и безжалостными оппонентами, попросту свел глаза в кучу и осел. Похоже, сознание вылетело из бренного тела, словно птичка. И, в принципе, на том все и закончилось.

К слову, он был единственный обнаруженный лазутчик. Ни на «Миранде», ни на других кораблях никого то ли не было, то ли, что более вероятно, они успели уйти, слившись с ночною тьмой. Пленного же тщательно обыскали, найдя при нем кучу предметов непонятного, но устрашающего вида. Целый арсенал, которым русские просто не умели владеть. Ну и пес с ним, решило общественное мнение, после чего японца тщательно связали и заперли в карцере. Оставшееся еще от англичан помещение считанные разы применялось Верховцевым по назначению, и вот – пригодилось. Теперь пускай малость посидит да подумает о своем поведении. А утром уже можно будет решить, что с ним делать.