Башня времен. Заброска в советское детство - Анджей Б.

домашней своей компанией. Такое было на самом деле, уже под конец второго курса, всё получилось спонтанно и круто. Та встреча среди серых и грязных окраинных пейзажей стала действительно чем-то ярким и запомнилась Жеке на всю жизнь — а может, и не ему одному. Жекины родители тогда недоумённо глядели из окна дома, как в набитом под завязку флигеле не утихает бурление, братание, такой себе фестиваль молодёжи и студентов — в общем, что-то мощное и безудержное. И когда посреди ночи приехавших повели на ночёвку в пустую и нежилую, недавно купленную для него родителями квартиру одного примкнувшего к компании необязательного парняги, во флигеле наспех навели кое-какой порядок и, главное, унесли, заметая следы преступления, почти всю пустую тару. И всё равно Жекина мама, пересчитав оставшиеся пустые бутылки, запричитала: «Ничего ж себе! Ничего ж себе!»

Но сейчас убегать от судьбы было, конечно, без толку. Едва ли туманные ребята забрасывали Жеку сюда для того, чтобы он прятался от событий. Наоборот: ход событий надо переломить. Да. Да!

Жека не заметил, как стукнул кулаком по столу. Рюха вздрогнул и недовольно на него покосился.

— Пойду, прогуляюсь, — поднялся Жека с кровати.

Рюха, не отрываясь от книги, вяло кивнул: ну иди, мол, если тебе спокойно не сидится.

Выходя из комнаты, Жека быстро скинул домашние тапки и сунул ноги в ботинки. Зашнуровался уже в коридоре. Ага, так он какое-то время здесь и жил, на кухню и даже в туалет выходил, обувшись и зашнуровавшись: потому что по коридорам бродил разный, не всегда дружелюбный народ, и могло случиться всякое. А в шлёпанцах в этом всяком участвовать неудобно. Потом, помнится, Жека специально притащил сюда из дому мокасины на резиновой подошве, были они неказистые и рваные, зато их не нужно было зашнуровывать. Теперь Жека зашнуровывал ботинки, и они со своими толстыми подошвами были получше тех убогих мокасин.

Вспомнилось вдруг не к месту, как встречались на пятнадцатилетие институтского выпуска. Жека сомневался, идти ли, к выпуску он был вроде как не при делах, но таки пришёл. Инициатором выступила Наташка Степанцова: у них с мужем дела тогда пошли сильно в гору, и ей, видимо, настолько хотелось поделиться со всеми радостью своего преуспевания, что она взяла на себя неблагодарное дело всеобщего обзвона и координации. Собрался почти весь поток, четыре группы, и дату отметили неплохо, душевно. Запомнилось, как бывшие заклятые враги сидели рядком, улыбчивые, мягонькие, ну прямо плюшевые зайцы. Вот что значит, когда гормоны и буйство всякой возрастной химии больше не толкают организм буянить и самоутверждаться. Да, а вот когда-то было в сортир без ботинок не выйти.

Глава 20

В окнах вовсю мело, по вестибюлям и коридорам общежития гуляли сквозняки, тянули холодом по ногам, свистели за оконным стеклом.

Жека прошёлся в соседнее крыло, постоял на кухне, где пахло подгорелой едой и отсыревшей побелкой. Лампа потолочного светильника моргала, как будто силилась передать азбукой Морзе какое-то сообщение. Возле раковины светлел на полу след от старой лужи, топорщился вздутый паркет. А на потолке расположилось большое коричневое пятно, контурами похожее на государство Япония, даже с островами, но без Курильских, конечно. Жеке показалось, что он помнит это японское пятно. Вспомнилось заодно и другое пятно, тоже потолочное — и вот тут осторожно, сейчас будут неаппетитные подробности. Примечательное это пятно находилось в комнате, где жили Череп с Гошей Чибирякиным. И история его появления воистину удивительна. А появилось оно оттого, что Череп облевал потолок. Случилось это ещё на первом курсе, Жека сам не присутствовал, рассказывали. Нет, из Черепа не ударил, как можно было предположить, фонтан в три метра высотой. Просто он, почувствовав резкую неприятность, не побежал на выход или хотя бы не пригнулся под стол, а стал зачем-то зажимать рот ладонями. Ну, струя и ударила вверх. Говорят, деливший тогда с ними, перваками, стол пятикурсник Матрос, скривившись, хмуро изрёк:

— Блин, салаги, пить не умеете, так хоть блевать научитесь…

Рассказанному Жека поверил безоговорочно, потому что придумать такое просто невозможно.

Оттягивая уже принятое решение, Жека прошёлся по всем этажам кроме трёх нижних, где жили иногородние преподаватели и всякий семейный народ. Коридоры были пусты. За какими-то дверями верхних этажей играла музыка, из-за других слышались телевизионные крики и перестрелки. Из комнаты напротив родной кухни шестого этажа неслись гитарные удары, там жил первокурсник по кличке Группа Крови, и аккорды оттуда раздавались соответствующие: «Ту-ду-ду, ту-ду-ду…» Свет горел хорошо если в трети коридоров, а вестибюли были темны все кроме одного, на последнем восьмом этаже, и одинокая недобитая лампа в этом месте нагоняла своим тусклым мерцанием какую-то неуместную жуть.

Там же, рядом, на кухне восьмого этажа, обнаружились люди. Были это химический преподаватель Вик-Вик и его подруга, гражданская жена, высокая и худая четверокурсница в спортивном костюме, со стянутыми в тугой хвост волосами. Они жили здесь, в комнате на восьмом этаже, и никто из начальства не предъявлял Виктору Викторовичу никаких претензий. А может, что-то и предъявляли, Жека тогда особенно не вникал. Подруга помешивала что-то булькающее в кастрюле, сам Вик-Вик стоял у окна и смотрел в темноту. Жеке стало неловко, как будто он ненароком подсмотрел нечто интимное. Он попятился, тихонько развернулся и ушёл.

Полазил, стараясь не греметь ботами, ещё немного по этажам, и побрёл, наконец, на пятый. На пятый, где целый отсек и ещё одну дальнюю комнату занимали Король и его гоп-компания.

Что Жека хотел, зачем туда шёл? Ну, встретить их там, как бы случайно. Они наверняка задерутся первыми, вот и хорошо. Тогда поговорить. Импровизировать. Наехать. Задавить, что называется, базаром: что он, взрослый, опытный мужик, не сможет как следует припугнуть сопливую пацанву, вчерашних школьников? Даст там, в конце концов, кому-нибудь в бубен. Ну или получит в бубен сам — но таким образом, чтобы все поняли: наезжать на него вообще не стоит, чревато. Глядишь, тогда всё пойдёт хоть немного, но другими путями, и злополучное противостояние в вестибюле не состоится или пройдёт иначе. Вот.

Но нужное крыло пятого этажа встретило Жеку непривычной тишиной. Никто не торчал на кухне, не шоркался коридором. Не слышно было ни музыки, ни телевизора, ни хоть каких-нибудь звуков и голосов. Жека два раза прошёлся туда и обратно: тихо. Тихо и глухо.

Ощутив от этой тишины малодушную радость, Жека разозлился на себя и направился, чуть ли не бегом побежал к комнате, где жили Король и друг его Барбос. Забарабанил гулко в