Новый Разумный - Артемий Русов

Ничего против православия Крис не имел, но иногда было забавно наблюдать за этим человеком. Он походил на древнего шамана, вызывающего дождь, только вместо бубна в его руке было кропило. И вообще, этот отголосок первобытности – вера в Бога – казался диким и непонятным здесь, в мертвой Европе, где большинство европейцев в прошлом были, мягко говоря, атеистами. Особенно во времена утопии.

Как-то раз у Криса с батюшкой даже случилась небольшая перебранка по этому поводу.

– Вот оттого и погиб этот Вавилон современности! – с жаром говорил тогда батюшка. – Господь покарал неверных, умертвив их во сне…

– Скажу тебе честно: я, как и они, тоже не верю в Бога, – отвечал Крис с грустной ухмылкой. – Бог бы не допустил стольких страданий и смертей. – И, немного помолчав, добавлял: – Я верю в людей. Они допускают и не такое.

Услышав его слова, батюшка распалялся: мол, Господь всегда дает шанс встать на верный путь, поэтому Крис и оказался в часовне. А Крис говорил: жаль, что часовня очень мала, всем получить тот самый шанс не выйдет.

– Ну, вот и всё, – сказал батюшка, завершив ритуал, и, нагнувшись, вновь зашел в часовню, откуда добавил: – Ужинать пора.

На столе батюшки водилась довольно экзотичная еда: вяленое мясо кабана, его же сало, жареный заяц, копченая рыба из ближайшего озера, миски с лесными ягодами, грибами и c картошкой, которую он выращивал во дворике рядом с розами. Птицы не было, что тоже удивляло Криса: откуда этот человек знает, что пернатые – переносчики вируса?

Батюшка, ввиду своей комплекции, ел много, поэтому и работать ему приходилось соответствующе. С самого утра он вместе с Найдой уходил на рыбалку или на охоту, возвращался к полудню, обедал и, с его же слов, отправлялся «по грибы да по ягоды». Вечером он чаще всего занимался готовкой.

Батюшка не любил говорить о своем прошлом, хоть Крис и рассказал о себе почти всё – еще тогда, когда не мог подняться с кровати. Для него это было как исповедь: не думал, что выживет. Тем не менее по обрывкам фраз и намекам у Криса сложилось такое мнение о жизни батюшки: когда-то с ним были еще несколько выживших после эпидемии, но эти люди куда-то пропали – похоже, ушли в Город и не вернулись. За годы одинокой жизни в часовне он слегка тронулся умом – судя по его частым разговорам с самим собой – и искренне, до глубины души уверовал в Создателя и в Его благосклонность к нему. Возможно, думал Крис, батюшка не называет своего имени просто потому, что не помнит.

Но, вопреки помешательству, этот человек был умен и любил поразмыслить о возвышенном. Вот и сейчас, жуя жареную заячью лапку, он ни с того ни с сего произнес:

– Ну, знаешь, Господь всё равно любит нас, пусть и посылает испытания. Любви нет без ненависти, как добра без зла.

– Добро и зло, любовь и ненависть – лишь продукты течения времени, – сказал Крис, смотря в миску с грибной похлебкой. – Не было бы прошлого и будущего, не было бы и добра со злом.

– А что бы тогда было? – спросил батюшка. От удивления он даже оторвался от заячьей лапки.

– Ничего, – просто ответил Крис.

– Был бы Бог, – обиженно проговорил батюшка, и через некоторое время добавил: – Знаешь, вот раньше, еще до утопии, люди верили во Всевышнего, ходили в церковь, читали Библию, Коран, Танах и другие священные писания… Потом пришли Наставники, и все начали верить в Идею, в Цель, в Разум и Человечность. А сейчас утопия кончилась, и во что теперь верят? Да ни во что…

– В Пришельцев, – ухмыльнулся Крис.

– В Пришельцев, – повторил батюшка, отложив обглоданную косточку.

* * *

Эту ночь Крис решил провести у радиоприемника. Он расстелил прорезиненный матрас на полу прямо у алтаря, с трудом – медленно сползая по костылю – лег на него и укрылся пледом.

Из динамика доносилась классическая музыка. Играла «Хоральная прелюдия» Баха, и, слушая ее, Крис представлял себя на древней церковной службе. Вокруг царил полумрак. Свечи, сгорая, распространяли запах елея. Тени прихожан падали на мироточащие иконы…

Его разбудил знакомый голос.

– И вновь с вами я, Макс Прохнов, на волнах радио «Волга»! Пожалуй, единственного радио во Вселенной!..

– Сын, – выдохнул Крис, еще не до конца проснувшись.

– А сейчас я расскажу вам то, чего вы никак не ожидаете услышать. Несколько недель по моему родному городу ходит слух о том, что якобы моя станция приняла радиосигнал из центра Европы. И якобы этот радиосигнал содержал послание: «Мы – те, кто спасет человечество». Так вот, дорогие слушатели, эти слухи – чистейшая…

Сигнал пропал, и Крис понял, что стоит, согнувшись и прислонив ухо к шипящему динамику. Когда только успел подняться?.. Тут же в ногу вернулась боль.

Охая, он навалился на алтарь, чуть не уронив радио. Ветхий короб страшно скрипнул, но остался цел. Со звоном упала металлическая тарелка, стоявшая на самом краю. Ягоды из нее покатились по полу.

– Ч-черт, – сказал Крис сквозь зубы, вцепившись одной рукой в больную ногу.

Когда боль унялась, он сполз с алтаря и тяжело опустился на матрас. Послышались шаги, раздался недовольный голос:

– Ну, что за шум?..

– Ничего, – пробормотал Крис, видя, как дверь открывается. В дверном проеме показался батюшка в своей черной рясе. Он что, и спит в ней?

– О-ох, – протянул батюшка, увидев рассыпанные ягоды. – Ну, полдня собирал же…

Его слова оборвал низкий гул. Он появился так неожиданно, что Крис вздрогнул и покосился на радио, но это было не оно. Гул раздавался откуда-то сверху и с каждой секундой становился всё громче. И вот уже из щелей в потолке посыпалась столетняя пыль, а лежавшая на полу тарелка принялась часто дребезжать.

– Что это? – прошептал батюшка. На его лице отразился неподдельный испуг. – Трубы Иерихона…

– Нужно выйти, посмотреть, – сказал Крис и потянулся за костылем.

На улице было темно и прохладно, моросил дождь. Опершись на костыль, Крис поежился и застегнул воротник потертой куртки.

– Гудит где-то там, – сказал батюшка, неопределенно кивнув. Он сошел с крыльца, развернулся и попятился, смотря на крышу. – Бог ты мой… – вырвалось у него.

– Чего, чего там? – заторопился Крис.

Когда он, спотыкаясь, немного отошел от часовни и поднял глаза на крышу, то увидел нечто странное. В лунном свете, пробивавшемся через тонкую пелену облаков, на чешуйчатой капле дрожал – то быстрее, то медленнее, – извивался и расплывался в пространстве