В дивизионе - Алексей Дягилев

— Отделение, равняйсь! Смирно! — командую я. — Товарищи красноармейцы, за проявленное мужество и героизм при захвате «языка» и военных трофеев от лица командования объявляю всем благодарность!

— Служим Советскому Союзу! — хором отвечают бойцы, а я продолжаю.

— Все трофеи рассортировать и сныкать. Джафаров со мной, конвоировать пленного. Старшим на хозяйстве ефрейтор Евдокимов. Для сугреву разрешаю принять по сто грамм. Отбой по готовности, нас не ждите. Вольно! Разойдись. — Заканчиваю я вечернюю поверку и первым захожу в блиндаж, чтобы переодеться.

Плащ-палатку пришлось оставить снаружи, намокшую, грязную, да ещё и тяжёлую вещь заносить в жилище ни к чему. Сапоги я очистил от грязи и вылил из них воду ещё раньше. Сменив нижнее бельё, снова влезаю в мокрую, хоть и отжатую форму. А что делать, если другой нет? Хорошо хотя бы портянки чистые и сухие. Ноги для солдата на войне — главное. Даже ранение в руку не превращает бойца в обузу, а вот стёртые ноги заставляют отвлекать на него больше сил и внимания. Кстати, зарубка на память. Вопрос с обувкой в отделении нужно как-то решить. Хотя бы переодеть всех в сапоги, или пусть даже в ботинки, но по размеру ноги. Обувка даже на размер больше — чревата мозолями и потёртостями при дальних переходах, тем более скоро лето, и вторую портянку не намотаешь. Из оружия беру только свой пистолет и ракетницу лейтенанта, устал я сегодня бегать и лишнюю тяжесть таскать, а до утра можем и в штабе или на батарее перекантоваться, тем более пара презентов кармане у меня завалялась.

— Шашку с собой возьми. — Предупредил я Джафарова перед выходом, приведя форму в относительный порядок.

— А зачем? — спрашивает он.

— Немца будешь на куски рубить при допросе, если он молчать будет. — Поясняю я азеру, чтобы не задавал глупых вопросов. И вообще, не задавал. Командир сказал — сделай. Спрашивать потом будешь, когда-нибудь, при удобном случае.

Освободив пленного от всего лишнего, связываем ему руки за спиной и, прихватив с собой только его карабин и зольдбухи убитых, отправляемся в штаб дивизиона. Джафарова я взял не просто так. А действительно для того, чтобы колоть пленного, если он будет молчать и запираться при первичном допросе. У азера была самая зверская рожа из всех моих разведчиков, да и размеры внушали. Мало того, что он походил на гориллу, так ещё и на небритую гориллу. Хотя бриться я заставлял всех каждое утро, если было, что сбривать. У Джафарова как раз таки было. И не важно, брился он с утра или в обед, к вечеру всё равно обрастал густой чёрной щетиной. А сейчас приближался рассвет.

— Товарищ старший лейтенант, ваше приказание выполнено, контрольный пленный захвачен. При проведении операции моими разведчиками уничтожено трое подтверждённых и отделение неподтверждённых немцев. Артиллерийским огнём уничтожено около взвода противника. — Докладываю я по прибытии в штаб. — Вот документы и оружие пленного, а это зольтбухи убитых. — Выкладываю я всё на стол. — Если бы наш дивизион открыл огонь по обороне противника, когда его пулемёты обнаружили себя, потерь бы у немцев было в три раза больше. — Подпускаю я шпильку.

— Где пленный? Давай его скорее сюда. Сейчас допросим. — Потирает руки комдив, не обращая внимания на мой выпад.

— Джафаров, вводи! — отхожу я на пару шагов в сторону, освобождая проход.

— Переводи, Иван Капитоныч. Ты же у нас полиглот. А ты политрук веди протокол допроса. — Распоряжается старлей, передав начальнику штаба солдатскую книжку пленного. И тут же задаёт вопросы:

— Имя? Фамилия? Звание? Должность?

— Гейнц Фогель. Гефрайтор. Пулемётчик третьей стрелковой роты 103-го моторизованного полка. — Переводит ответы начальник штаба.

— Кто командир? Сколько человек в роте? — продолжает допрос комдив.

— Гейнц Фогель. Гефрайтор. Пулемётчик третьей стрелковой роты 103-го моторизованного полка. — Как попугай заутимил фриц.

— Где расположены пулемётные огневые точки? — не отстаёт старлей.

— Гейнц Фогель. Гефрайтор. Пулемётчик третьей стрелковой роты 103-го моторизованного полка. — Продолжает упорствовать пленный. С таким «языком» мы до завтрашнего утра тут провозимся. А я спать хочу.

— Разрешите поговорить с пленным, товарищ старший лейтенант? А то он видать что-то забыл, и нужно освежить ему память. — Влезаю я в разговор.

— Попробуй, товарищ старший сержант, а мы тут пока документы изучим. — Отвечает мне начальник штаба.

— Ефрейтор Джафаров, выводи фрица. — Отдаю я команду. — И когда тот разворачивает Гейнца за шею в нужном направлении, придав ускорение подзатыльником, иду следом, поясняя задуманное. — Отрубишь ему для начала что-нибудь лишнее, не здесь, на улице, чтобы кровищей всё не залил.

— Чито рубить? — спрашивает ефрейтор, обнажая клинок и отойдя на пару шагов от фрица, когда мы вышли во двор.

— Для начала пуговицу на шинели. — Не успел я договорить, как шашка вжикнула в воздухе, а бедная, зарубленная пуговица упала на землю. — А теперь проведи обухом ему между ног, чтобы прочувствовал и понял, что лучше отвечать, когда спрашивают. И улыбайся при этом.

— Понял. — Растянул свой щербатый рот в улыбке Джафаров, выполняя мои ценные указания, пока я на глазах у стойкого Гейнца заряжал ракетницу.

— Пасть открой, сука! — Тычу я фрица толстым стволом в зубы, смотря ему прямо в глаза и держа палец на спусковом крючке. — Помнишь, как подыхал твой наводчик, с ракетой в глазнице? Вижу, помнишь. Ты просто так не отделаешься. Проглотишь ракету. — Медленно и чётко проговариваю я каждое слово. — Но сначала он отрубит тебе всё причиндалы. — Киваю я в сторону абрека.

— Ты меня хорошо понял, Гейнц? — перехожу я на немецкий. Вытащив дуло ствола из его пасти.

— Я, я. — Усиленно закивал фриц, не сводя глаз с моего пальца на спусковом крючке.

— Будешь врать или запираться, он снова тобой займётся, уже по настоящему. — Указываю я на кровожадно улыбающегося ефрейтора. — Ферштейн?

— Я, я. — Снова начал своё фриц, кивая как китайский болванчик. Пришлось дать ему подзатыльник, и добиться развёрнутого ответа. Сам знаю, что после контузии головушке бо-бо, но никто этих тварей на мою землю не звал, а скольких человек этот конкретный фриц лишил жизни,