"Попаданец" в НКВД. Горячий июнь 1941-го - Виктор Побережных

Неделя гауптвахты показалась мне адом! В своем времени мне доводилось познакомиться с «прелестями» Горьковской «губы», там был курорт по сравнению с тем, куда я попал. Половину дня с другими «счастливчиками» работал грузчиком на станции, а потом — потом строевая… Хуже всего было не от унижений и усталости, а от размышлений, которые наваливались на меня после отбоя. Лежа на деревянном полу с закрытыми глазами, я пытался понять — что так разозлило начальство в моих словах? Донос-то был вроде ерундовый. Но на вторую ночь меня накрыло! Я понял, что из моего трепа вызвало гнев наркома и, скорее всего, самого Сталина. Урод, написавший донос, был из ведомства Микояна. А вспомнив шапку доноса, я окончательно убедился в своем прогрессирующем идиотизме! Донос был адресован не в НКВД, а на имя Микояна! Хрен его знает, какие выводы мог сделать Анастас Иванович из беседы с этим деятелем и какие последствия это могло иметь! Вспоминая, о чем именно с ним говорил, я аж застонал от злости на себя! Прав Лаврентий Павлович! Тысячу раз прав! Я безответственный дурак! Расслабился! Свои кругом, ведь «хруща» убрали! Будто «хрущ» сам по себе в первые лица вышел. А ведь его кто-то поддерживал, продвигал! Те же Микоян и Каганович. Мать моя женщина! А я при этом гаде, показавшемся нормальным мужиком, пальцы гнул, дятел! Сталина с лордом сравнил — кретин!

Перед глазами, как наяву, проявился наш последний разговор с этим типом. Тогда, 14 мая, мы встретились у ресторана «Москва», Алексей Федин (так звали этого гада) принес справку по обеспечению обмундированием учебных частей на Дальнем Востоке, заодно решили вместе пообедать. Вот тогда за столом и произошел разговор. Мы выпили по рюмке коньяка и в ожидании заказа стали болтать о разной ерунде. Сейчас-то я понимаю, что ерундой там и не пахло, но это сейчас! А тогда мне казалось, что я удачно пошутил над его словами по поводу честного выполнения нами взятых на себя обязательств перед другими странами. Тогда я заметил, что иногда нужно брать пример с англичан, помянул поговорку про лорда и добавил: «Сталин повыше любого лорда будет и, если пожелает, так же поступить может, а для недовольных многое найтись может». Еще посмеялись над этим, рассказали друг другу несколько анекдотов. Потом он помянул Хрущева, а я не удержался и брякнул про «товарищей не товарищей» и поворчал на мягкость Сталина по отношению к высокопоставленным недоумкам. Вот и весь мой «криминал» вспомнился. Что тогда на меня нашло — не понимаю. Ведь даже с Олесей я себе такого не позволял! Может, что-то в коньяке было? Да ну. Он же тоже пил из этой бутылки. Правда, я отвлекался пару раз, со знакомыми здоровался. Но ведь наблюдатели рядом были и увидели бы, если бы что-то не то происходило. Или не увидели? Что-то совсем запутался! Нет. Вспоминая сейчас тот день, я все же понимаю, что вел себя в ресторане не совсем адекватно. Слишком раскован я тогда был, никаких тормозов не было. Решено! Вернусь с губы, доложу свои мысли. Пусть у начальников голова болит!

Интерлюдия.26.05.1942 г., кабинет Л.П. Берия

Задумчиво посмотрев на закрывшуюся за Стасовым и его «провожатыми» дверь, Берия вызвал секретаря, попросил принести чая и позвать Мартынова. Дождавшись, пока секретарь, расставив на столе стаканы с чаем и вазочки с печеньем, выйдет, Лаврентий Павлович предложил Мартынову угощаться. Сделав несколько глотков, нарком отставил стакан и посмотрел на Мартынова:

— Александр Николаевич, тебе ничего не показалось странным в истории с доносом? Кроме того, что «телегу» эту Федин накатал своему начальству? Причем обставил как заявление от члена партии члену Политбюро?

— Показалось, Лаврентий Павлович, очень показалось. Стасов, конечно, раззвиздяй и не научился полностью контролировать свой язык. Но есть один момент. За все время, что он находится под наблюдением, подобную трепотню он позволял только в кругу своих. Не было отмечено случаев, чтобы он позволял себе столько, сколько отмечено в этом заявлении. Я не понимаю, что послужило причиной такой разболтанности Стасова.

— Вот и я не понимаю. — Берия, на секунду помедлив, поднял трубку телефона: — Павел Васильевич, сильно занят? Отлично! Возьми все материалы по операции с «мальчиком Гейдриха» и ко мне. Да, да, именно по этой. Некоторые вопросы появились. Да… — Берия улыбнулся. — Вот и подумаем вместе. Жду, — положив трубку, он подытожил: — Вот и проверим, насколько три головы лучше двух!