Было записано - Greko

своем баркасе в Редут-Кале. Как только мы — в одних рубахах, босиком и без оружия — вышли на берег, по нам стали стрелять. Большинство спаслось, но меня подранили. Я упал и был захвачен в плен.

— Что с нами будет, господин офицер? — спросил перепуганный солдатик, захваченный при штурме Озургети.

— Я не офицер. Такой ж нижний чин, как вы. Наберемся мужества. Полковник Аргутинский рано или поздно придет. Или явится десант из Поти. Дух восставших уже поколеблен.

Легко сказать «наберитесь мужества». Сам-то не был уверен, что все закончится благополучно. Ночь прошла в тревожном ожидании. И день. И еще одна ночь. Ожидание неизвестно чего превращалось в пытку. В какие-то галлюцинации. Это место, это проклятое место моей будущей смерти, оно меня изводило! Порой мне казалось, что ткань мироздания начинала трещать, рождая странные звуки: какой-то писк, потусторонние голоса…

Я с трудом возвращался в реальный мир.

Оставалась лишь одна надежда — на князя Александра.

Братья Гуриели не подвели. Не знаю, кто сообщил им про меня, но через несколько дней они примчались в форт. Потребовали свидания со мной. Наедине, без свидетелей. Сандро обнял меня, Димитрий держался настороженно, но без враждебности.

— Зачем вы в это полезли? — спросил я в лоб, убедившись, что нас никто не подслушает.

— А как мы могли иначе? Наши люди, друзья, с кем пировали не раз, родственники — все поднялись.

— Неправда! Гурийская милиция стоит в Поти и ждет мингрельского владетеля князя Дадиани, чтобы атаковать форт святого Николая.

— Скорее, она делает вид, что осталась под русским крылом. Многие оттуда сбежали, унеся порох и свинец.

— А многие деревни уже начали присягать, не дожидаясь вашей поимки.

— Это правда, — понурил голову Димитрий.

— А Леван, ваш старший брат? Он тоже с восставшими?

— Нет, как можно⁈ Он же на русской службе!

— А ты, Александр, разве нет?

— Я несколько раз милицию возглавлял. Присягу не приносил.

— Вы запятнали себя преступлениями?

— Нет! Были скорее наблюдателями.

— Послушайте меня, друзья. Вы не последние люди в Гурии. Вас уважают. К вашему мнению прислушиваются. Расскажу вам одну поучительную историю…

Я поведал про братьев Тамары, про их прозябание в глуши, про деградацию, про сожаления о потерянной прекрасной жизни. Но Александр и Димитрий были не теми людьми, которых могла впечатлить судьба какой-то деревенщины, вообразившей себя знатными дворянами.

— В конце концов, будьте мужчинами и отцами своего народа! Будто я не знаю гурийцев⁈ Смельчаки, каких поискать, вспыльчивые как порох, но быстро гаснущие, отходчивые. Сейчас увлеклись восстанием, а завтра вспомнят, что им 12 лет назад царем пожаловано знамя с надписью «Милиции нашего вернолюбезного гурийского народа за верность и храбрость»! И что станут делать? Разойдутся по своим деревням, обескураженные неудачами? Или побегут в леса в то время, когда нужно собирать урожай? А турки придут? Мы всегда бились вместе, а теперь?

Князья крякнули от досады не только из-за упреков в потери чести. Они все прекрасно осознавали. Людей, подобных Болквадзе, ничего на родине не держало. И всегда оставался шанс, что ими движет обычная корысть при минимуме риска потерять все нажитое. Что терять, если голь перекатная? И, наоборот, высокородные никак не могли избавиться от подозрений в нечестной игре лидеров из простонародья, даже если она отсутствовала. В этом классовом противоречии всегда крылась слабость общенародных выступлений.

— Да все мы понимаем! — вспыхнул Александр. — Что делать?

— Я имею полномочия от князя Аргутинского договориться с дворянами, которые примкнули к мятежу по ошибке… — я нарочно выделил последнее слово. — Предложить им прощение в обмен на помощь в замирении края. Нужно нейтрализовать людей, вроде Болквадзе.

— Это предательство! — с жаром воскликнул Александр и осекся.

С ужасом, до озноба, сознавая свою неправоту, понял, что сам себе противоречит. Слишком прозрачным был прошлый мой упрек в потере чести бывшего командира милиционеров. Возразить ему, как-то оправдаться было трудно. Признать, что неправ — себя потерять. Что делать?

— Нет, это мудрый выбор! Спасти тысячи, пожертвовав десятком негодяев или энтузиастов, вообразивших, что знают, как будет лучше для всей Грузии. Последние — самые вредные, самые опасные. Поверьте, я знаю, о чем говорю! Они говорят от имени всего народа, веря в то, что никому не нужно. С упорством фанатиков навязывают большинству свое мнение. И кто страдает? Это самое большинство. В то время как «идеалисты» преспокойно сбегут в Турцию, набив карманы!

— Нет! Этого я не допущу! — взорвался Сандро.

— Я с тобой, брат! — откликнулся Димитрий.

— Русские! Русские идут! — послышались крики на улице.

Братья удивленно переглянулись. Александр вышел за дверь. Вернулся.

— Ничего не понимаю. Лазутчики твердят, что слабый отряд из Поти числом не более полусотни занял без выстрела бастион на берегу моря в трех верстах от форта[3]. Высадили десант. Наши люди отступили. И сейчас разбегаются из укрепления Святого Николая, будто князь Аргутинский приближается сюда со всеми пушками и солдатами.

— Я же говорил! Гурийцы впечатлительны, — тут же вмешался змей-искуситель по имени Коста. — Не дайте им увести с собой пленных.

— Идем! — решился Сандро. — Тебе дать оружие?

— У меня кое-что есть! — хитро улыбнулся я и продемонстрировал свой маленький английский двуствольный пистолет, искусно припрятанный на теле.

— Ты опасный тип, Коста! — воскликнули братья-князья.

Мы вышли из домика.

Вокруг царила паника. Гурийцы разбегались, поджигая на прощание последние уцелевшие постройки. Около погреба, превращённого в тюрьму, толпились люди Болквадзе. Самого вожака уже не было видно. Видимо, придется его разыскивать в лесах.

— Где русский шпион⁈ — вопил тот самый мараз, который меня сдал.

— Я здесь, подонок! Лови подарок от Зелим-бея!

Без колебаний выстрелил ему прямо в сердце. Он рухнул. Растерянные мятежники отступили. Братья Гуриели решительно направили на них свои ружья. К ним тут же присоединились люди из их деревень.

— Все кончено! — закричал я. — Возвращайтесь по домам.

Мои слова подтвердил выстрел из двух орудий с судна, бросившего якорь около берега. Ядра впились в баррикаду, разбрызгивая в разные стороны щепки. Послышались крики раненых.

— Баркас! Баркас с десантом! Бегите, глупцы! — не унимался я.

Меня послушались. То один, то другой мятежник, убедившись, что я не соврал насчет баркаса, откалывались от толпы и быстро удалялись. В пешей ходьбе гурийцам не было равных. Они могли на своих двоих дойти до Кутаиси всего