КОМ-5 (Казачий Особый Механизированный, часть 5) - Ольга Войлошникова

— Это будет, — заверил Иван, и словно в ответ на его слова посреди поляны засветилось ярко-оранжевое кольцо метров двадцати в поперечнике.

Скинул я китель, рубашку, в «Клопика» кинул. Медальон да часы Серго вручил. Подошёл к светящейся границе с наградной саблей. Напротив Тышздецкий встал.

Из круга зрителей вынырнул знакомый по прошлому году артефактник Голубев в своих зеленоватых очочках, осмотрел оружие, во всеуслышанье объявил об отсутствии амулетных и заклинательных усилинов и вообще какой бы то ни было магии. Кстати, светящаяся граница круга — скорее всего, его работа. Он же в прошлом году шаги фиксировал.

В центре сошлись секунданты. И тут…

Тышздецкий папаша добежал.

Да уж. Как бы он нам всю малину не испортил.

— Господа! Господа, я прошу остановить дуэль! — прокричал Тышздецкий-старший, врываясь в круг.

— Отец⁈ — Сигизмунд явно был не очень рад этому явлению. — Зачем вы?..

Вокруг поляны уже стоял плотный круг зевак — когда ещё такое увидишь! Над толпой висел лёгкий гул, но кто-то заботливый усиливал голоса, чтобы слышно было всем.

— Молчи!.. С тобой мы после поговорим!.. — Тышздецкий-старший дышал прерывисто. Видно, действительно бежал всю дорогу. — Господа!.. Я прошу!.. Я уже го… ворил это в ун… университете… — он с трудом налаживал дыхание, — и снова повторю!!! Я как глава рода приношу свои глубочайшие из… винения сотнику Илье Коршунову! Наш род готов выплатить компенсацию в счёт понесённого им ущ… ущерба.

Но тут Миша Дашков не сплоховал.

— От имени сотника Ильи Коршунова заявляю, что примирение возможно лишь в случае, если граф Сигизмунд Тышздецкий лично принесёт публичные извинения, отчислится из Новосибирского магического университета и удалится к себе в имение.

— Отец, я на это не пойду! — выкрикнул Сигизмунд и покраснел. Причём покраснел пятнами. Там, где на голове и теле сохранилась старая кожа — тёмно-багровым, а на восстановленных участках — ярким-ярким, чуть не малиновым.

Элечка Юсупова засмеялась так громко, что некоторые в кругу вздрогнули. А она заливисто хохотала и показывала в сторону Сигизмунда ополовиненным бокалом:

— Как пятнистый поросёнок!

— Отец, вы слышали⁈ — Сигизмунд был вне себя. — Я и так уже ославлен! Выйдите из круга, иначе я вызову и вас тоже!

Тышздецкий-старший уходить не желал. Он кричал, плевался, младшие сыновья и его поверенный кричали тоже. Не вполне понятно было, на что они напирают, но, похоже, поляки сильно хотели, чтобы все присутствующие от их невмерной важности в обморок попадали. Странное желание, учитывая, что тут в кого ни плюнь — то граф, то князь, а то и не просто князь, а светлейший или владетельный, не говоря уже о Соколове, например. Университет-то элитный. Таких стипендиатов как я по пальцам пересчитать можно.

— Господа, прошу вашей помощи! — так, это Иван к своим сокурсникам обращается. Всё ж боевые маги, да и слажены уже, за пять-то лет.

Пятикурсники ловко оттеснили поляков за границу дуэльной площадки и продолжали блокировать, во избежание возможных каверз.

Секунданты перебросились ещё несколькими фразами, и Серго громко объявил:

— Господа! Стороны от примирения отказались. Дуэль между графом Сигизмундом Тышздецким и сотником Иркутского казачьего войска Ильёй Коршуновым состоится по обычным правилам. Стороны согласились не использовать магию и в качестве оружия избрали сабли. Оружие освидетельствовано на наших глазах специалистом артефакторной лаборатории университета господином Голубевым, — артефактник раскланялся во все стороны. — Сторонами избран вариант подвижной дуэли. По требованию графа Тышздецкого дуэль будет происходить до смерти одного из участников. Обе стороны подписывают письменное в том согласие, во избежание дальнейших претензий и судебного преследования.

Каждому из нас поднесли заранее составленную бумагу, в которой осталось только расписаться. Поставили подписи также и секунданты, после чего все лишние вышли из круга, и представитель Тышздецкого крикнул:

— Господа, прошу начинать!

НАЧИНАТЬ ТАК НАЧИНАТЬ

Я неторопливо зашёл в круг, легкими движениями покачивая клинок. Поляки традиционно были сильны в саблях, и у Тышздецкого явно были лучшие учителя из возможных. Вот и сравним наставников школы Харитонова и неведомых польских фехтмейстеров. Графёныш пересёк черту круга и сразу встал в шестую позицию. Прямо у границы. А зачем тогда просил манёвренный бой? Подождём.

Я стоял, опустив клинок. До меня ещё далеко, даже на самом длинном выпаде не достанет. Зачем руку трудить?

А давай посмеёмся над ним?

Как? Что-то я поводов для смеха вообще не вижу. А как художества с дирижаблем вспомню, и вовсе с души воротит.

Неправильно я сказал. Не посмеёмся, а подначим? Больно уж он ровно дышит.

А давай!

— Говорят, пан Тышздецкий, у тебя без порки на самку не встаёт? — Негромко, чтоб было слышно только поляку, произнёс Зверь.

Ого, ты и так можешь?

Ты же разрешил!

А-а-а, ну ладно…

Тышздецкий потемнел глазами и оскалился. Ну вот! А то ишь — спокойный он сделался перед боем! Про все крики-нервы позабыл!

Упражнялся, не иначе.

А ну, ещё поддадим!

— Признайся, панёнок, любишь такое? Чтоб в кровь, чтоб ты женщину мучил, перед тем как попользовать? А, герой-любовник? По-нормальному писюн-то не работает?

— Заткнись и подними саблю! Я тебя разделывать буду!

— Как тех девчонок, что на дирижабле подорвал? Их ты тоже разделывал?

Тышздецкий рванул вперёд.

Удар! Я принял в блок. А он хорош, быстр. Очень быстр!

Отскочил, зашипел:

— Я и тебя так же разделаю. А потом твою жёнушку и всех твоих родственников женского пола!..

Я невольно рассмеялся, представив, как он пытается «разделать» белого медведя. А ведь почти все мои — мишки. Правда, Серафима…

— Что лыбишься, пся крев?

— Да так, думаю ждут тебя, это если ты выживешь, удивительные неприятные открытия…

Удар, блок, удар, удар, ушёл… Ой, хорош! Ай, молодца!

— Знаешь, почему ты не уйдёшь с этого круга?

— Почему? — поляк усмехнулся.

— Тут ведь как. Ты меня убьёшь, допустим. А потом Зверь выйдет на свободу. Ты его уже видел. И как ты думаешь, сколько секунд ты проживёшь? Ставлю на две… Не-е-е, передумал — полторы…

Удар, удар, блок. Клинки глухо лязгнули, и мы в очередной раз разошлись, медленно идя по кругу. У меня царапина на запястье, у него — бедро. Один-один, да?

— Ты лжёшь! С твоей смертью и твой зверь умрёт. Я знаю!

— Ага, умрёт, ты прав, но не сразу!

Правда?

Не-е, я ему вру, зато смотри, как глаза забегали,