Отель Перекресток - Андрей Александрович Васильев

в том, Инка, что в этом здании, похоже, почти ни в чем, кроме времени завтрака, обеда и ужина, уверенным быть нельзя. В любой момент все может измениться или оказаться не тем, чем кажется.

— Согласна. А если все-таки да?

— Тогда мы можем предположить, каков главный приз, — пожал плечами я. — Банальный карьерный рост. Был коридорный — стал администратор. Статус выше, ответственности меньше, еду прямо на рабочее место доставляют. Поди плохо?

— Ну, такое, — не согласилась со мной Инна. — Мне казалось, что наградой окажется нечто большее… Даже не знаю…

— Инн, куда больше? — усмехнулся я. — У администраторов нет гонки на выживание. Ну или она не настолько очевидна. По моим ощущениям они просто работают, не переживая о завтрашнем дне.

— И что?

— И все. — Я приблизился к ней вплотную. — Ты правда не понимаешь?

— Не очень.

— Они остались собой, — пояснил я, — сохранили свои личности. А все те, кто уйдет вон в ту дверь, ее потеряют. Понятно, что это всего лишь миг, а после, наверное, ты станешь частью пустоты, ничего не помнящей и не осознающей, но вот лично мне меня жалко. Я за долгие годы с самим собой очень сроднился и терять себя точно не хочу. Потому — да, если это и есть главный приз, то он не так уж и мал. Мы дышим, едим, в туалет ходим, а значит, живем.

— На подобную тему никогда не задумывалась, — чуть растягивая слова, произнесла Инна. Она всегда переходила на подобную манеру речи, когда размышляла над чем-то серьезным.

— Мне вообще кажется, что страх смерти в первую очередь связан с тем, что ты перестанешь быть как некая конкретная сущность. Не с физической болью, не с «я столько не успел», а с потерей себя как… блин, Вселенной, наверное. Тебе не физического бытия жалко, а того, что навсегда уйдут воспоминания, которые составляют тебя как личность, без которых ты ничто. Детство с его великими открытиями, огромными радостями и невероятными бедами, тысячи неповторимых эмоций, которые дарили первая любовь, дружеские попойки, движение по карьерной лестнице…

— Ой, последнее прямо так важно!

— Очень, — снова чуть удивился я. — Или ты не испытывала невероятное восхищение самой собой после того, как кого-то обскакала? Или вообще козью морду этому человеку ловко состроила? Так, что он ни о чем не догадался? Профессиональные победы и поражения куют тебя как личность.

— Неправа, признаю, — поразмыслив немного и злорадно улыбнувшись каким-то воспоминаниям, извинилась Инна.

— Короче — лично я не хочу с собой расставаться. Наш бывший мир для нас в силу причин закрыт, но меня устроит и этот, новый.

— Заключенный в четырех стенах, — обвела рукой пространство вокруг нас девушка.

— Но зато вполне комфортабельных, — уточнил я. — Да и не так уж тут скучно. По крайней мере — пока.

— Не со всем согласна, но в целом побороться есть за что.

— Рад, что ты поддерживаешь мое мнение, — чуть иронично ответил я. — Пошли уже, а то торчим тут на самом виду. Сейчас Цербер как выпрыгнет, как выскочит!

— Погоди, — остановила меня Инна. — Вот что подумала. Эта шалава рыжая вроде как к тебе нормально относится. Ты бы попробовал узнать — верно мы все поняли, нет?

— Не скажет. Ни она, ни ее коллеги, — покачал головой я. — Сто процентов. Не те это люди. Посмеяться надо мной посмеются, кучу лапши на уши навешают, но правды я не услышу. И не только я. Любой из нас. Мы для них только развлечение.

— Но то, что она шалава, ты хоть согласен?

— Это да, — покивал я. — Невероятная!

— Она небось нас еще и с дорогой к Аделии напарила! — добавила Инна. — Вот увидишь.

Тут она ошиблась, лестница располагалась именно там, где и было сказано. Миновав два ее пролета, мы оказались в широком и длинном пустом коридоре, не очень хорошо освещенном и абсолютно безликом. В смысле — никаких тебе картин, никаких ковров. Белые стены да коричневый пол — вот и все. И ни души.

— Нам туда, — сообщила мне напарница, мотнув головой вправо. — Вроде говорят там. И громыхают чем-то.

И верно, я тоже услышал женские голоса, причем, как мне показалось, они вовсе не разговор вели, а песню какую-то протяжную пели. Или молились.

— Тём, можешь надо мной смеяться, но мне как-то не по себе, — немного смущенно призналась Инна, когда мы двинулись в ту сторону, где, похоже, находились люди. — Они там то ли плачут, то ли стонут. Да еще полумрак этот… А еще заметил — тут как-то тяжело дышится. Духота прямо!

— Чего нам стоит бояться, мы с тобой пять минут назад у лифта обсудили, — заметил я. — Все остальное чепуха, особенно если речь идет о неких сверхъестественных проявлениях. Просто мы теперь они и есть. Мы же мертвы. Что может быть хуже?

— Некрофилы, — выдала вдруг совершенно неожиданный ответ девушка. — Мне, как покойнице, было бы неприятно узнать, что они до меня добрались. Есть в этом что-то унизительное. И вообще надеюсь на то, что меня кремировали. О! Алена, блин!

И верно, из помещения, откуда, собственно, доносилась невеселая песня, прямо нам навстречу из распахнувшейся наружу двери вышла наша надменная красотка, постоянно высказывающая личное мнение по любому поводу.

Вот только выглядела она совсем не так, как обычно. Да что как обычно — вроде только-только я видел в столовой девушку, уверенную в том, что мир должен упасть к ее ногам, а сейчас передо мной стоял совсем другой человек. Роскошные волосы убраны под белую косынку, вместо нашей формы какая-то бесформенная мокрая рубаха без рукавов и жуткого вида юбка в горошек, да еще и на ногах что-то вроде галош.

— Вы что тут делаете? — не меньше нашего удивилась Алена и почему-то прикрыла руками грудь. — А?

— Аделию Карловну ищем, — растерянно ответила Инна и заглянула ей за спину. — Тьфу ты! Это прачечная, что ли?

Я повторил ее маневр и убедился в том, что напарница права — за дверями находилось приличных размеров помещение с кафельным полом, где журчала вода, клубился пар и несколько женщин средних лет полоскали в жестяных емкостях белье, распевая при этом ту