Восход Сириуса, часть 1 - Восток-Запад - Людмила Владимировна Белаш

– Гнать всех в армию! Даже баранов. Среди нехолощёных тоже умные бывают. А валухов не надо, это мясо. Вывести крепкую боевую породу… вот, примерно как ты.

– Пухов, а в рыло?

– Трусья, не ссорица!

– Hoh! Ahoi! Hurra!

– Особый загар Голды. Я помню, она приехала и оробела. «Я с Центавры Голд, здравствуйте». Очаровательная, фигуристая, тоненькая. Пухов! у неё не кабачки! у неё лимончики.

– Да знаю, пробовал! …а ещё голдинская еда. Ты думаешь, это морква? Тереус голдиформис, красный хрен! И это – не рыба. Плавучий пузырь с жирной стенкой. Мы его жрём и проникаемся Голдой. Мы уже не земляне, а космические не-пойми-кто. Перец – с тау Кита, хлеб – с Индианы…

– Зато там ест почва, чистый грунт. Экология люкс! Если пы ты шил в Суоми, Пухоф, ты пы понимал, что сначит «бесплотие почвы». Вся Земля вы-со-са-на, в море – грясс. Кто-то толшен пахать в колониях! Бес сельскоо хосяйства шисни нет. Хайтэк не впрок, когта нет хлеп и мяса.

– Этот… кого посадили в медблок – он как, очухался?

– Глухо. Слетел с резьбы. Я узнавал…

– Во, засада… Говорю – не глотайте синтеты.

– Он не слишком баловался. Может, консервы. Съел вакуумные котлеты и рагу, потом стал чудной.

– Все ели, а слетел один?

– Инспектор по рациону разбирается.

– Что это вьеты схоронились? Как чужие… Тук-тук, девочки! Хм, молчат…

Выждав, пока в дверь прекратят стучать, настороженные вьетки выбрались из переполненной каютки под конвоем двух жёстко-корректных Ань Хаев и тише мышей просочились к осаждённому сортиру. Ань Хаи стояли насмерть, улыбались железно и таки обеспечили дамам доступ. Вернувшись в тесную коробку, они доложили Шону о вылазке, и тот сам вышел в набитый дымный холл.

– Выпьем с нами, Шон!

– Спасибо, я воздерживаюсь.

– Какой-то он неконтактный…

– У них гормонов нет, чтоб водку переваривать. Пьют напёрстками, потом неделю отходняк.

Строго осмотрев царящее вокруг безобразие, Шон протиснулся к Владу. Если он сердился, то виду не подавал. Держался сухо, говорил коротко:

– Наши девушки очень напуганы. Может, вызвать военную полицию?

– Никак не возможно. Боевое братство, нерушимые традиции. Придётся считаться. Ты хочешь летать в Троице?

Шон улыбнулся, но как-то так, что Владу стало неловко за происходящее. Однако, свой дом надо отстаивать!

Вьет скрылся в каюте.

Трезвый Сокол озирал окружающий дым-коромыслом. Всё шло, как задумано. Может, водка и яд, но у неё два неоспоримых достоинства – во-первых, на халяву лом проскочит, а во-вторых, с ней риска однозначно меньше, чем с кумаром.

Азиаты, похоже, забаррикадировались изнутри. Койки в холле трещали под весом сидящих – те, вшестером обняв друг дружку за плечи, раскачивались вправо-влево и орали песню времён Третьей Мировой:

Может мы обидели кого-то зря –

Сбросили полсотни мегатонн

Пусть горит и плавится теперь земля

Там, где был когда-то Вашингтон!

«Правильно мы американов не позвали. Точно бы обиделись, полезли в драку. А чтоб унять, скажем, чёрного Смита, нужно двое наших плюс Тойво. Или один Локс».

Влад хвалил себя за то, что настоял на пункте «Баб не приглашать!» Мужики сами могут заводиться – только держись!.. Когда гремят воинственные гимны, дамы лишние. Незачем им видеть, как мужчин пробивает на слезу и на брудершафты с поцелуями взасос. Опять-таки, мало эстетики в одноместном туалете, куда вынуждены шнырять люди, у которых вместе на душе 96 давящих литров пива.

– Ракитин, что это у тебя блестит? Фирма?.. золото?

– Нет, сплав какой-то.

Пухов взял брелок, уставился в зеркальную грань:

– О, вот так харя!.. но харя не моя. Перебор. Надо залить минералки.

– Ты, главное, не буянь. Зачем ты Тойве в нос салатом тыкал?

– Состав объяснял. Тереус, рыба не рыба, с Голды… Слушай! Ты в Кошкин Дом ходил, там такая голдинка живёт! Божья птаха. Стрижка-мальчишка, забирает – ой!

– Про Кошкин Дом – мол-чать!

– Носик, глазки… конфетка. Ты, слышно, на Иньяне девушку завёл? Туда бы лечь в госпиталь. Вирхов кормит с планетарных огородов… Я тыщу лет не ел капусты, настоящей. Ненавижу гибриды. Как сено жуёшь…

– Смотри, Густав с Лёшей толкует. Иди к ним.

– А! точно. Не знаю – куда хочу? Иньян забодал, Землю видеть не могу. Ты был в Воронеже?

– Брянский я. Иди, иди. Левой, правой, ать-два…

– Дай ещё раз зеркальце. Мне оттуда кивнули. О, вот оно!

– Убери башку, вдвоём не помещаемся.

Немигающий выпуклый глаз, как рыба с Голды, проплыл за гладью и сгинул. Пухова качнуло. Он ушёл, на ходу споря с кем-то:

– Центавра Голд, ага! и Кальяна… никуда ты не поедешь. Лучше вдрызг разбиться, чем этих маразматиков… Мозги в дырочку, как сыр. Котлеты, да, конечно! Прионы с мясом и тереус, вот тебе салат…

– Густав! ты мне брат! Давай.

– Давай, Ал-лёшка. Прозит!

– Не лессте к вьетам, они против.

– Никогда! Никогда я азиатку не зажму. Мне мешает cultural disconnect.

– Влад! – Отто побелел, покрылся крупными каплями пота, но крепко держал выправку и стакан в руке. – Я должен сказать правду – ты прекрасный устроитель камерадшафтсабенда. Ты угощаешь на славу. Я наблюдал ваш полёт, отстрел мишеней… Имею честь обратиться с просьбой. Готов предложить себя в Троицу, если… ты понял.

– Спасибо, друг; я запомню.

– Пойми, я стремлюсь к этому вовсе не из тщеславия, хотя… У вас отточенная техника. В Троице больше шансов… – Отто мучительно сглотнул, в глазах его появилось ожесточение. – Я хочу сражаться, Влад. Я поселился на Красном луче. Когда надо, я уйду