Другая жизнь. Назад в СССР-2 - Михаил Васильевич Шелест

— Да не-е-е, — протянула Танька серьёзным тоном. — Сейчас за это не садят. Из комсомола попрут, это, да. А посадить — не посадят.

Она тоже заржала. Смеялась она по-пацански. Да и вела себя так же, имея перед собой «образец для подражания» в виде старшего брата, которого благоволила, до преклонения. У Татьяны были и намного старше неё сёстры, но они ей были, больше, как матери. А с матерей дочери начинают пример брать только во взрослом возрасте.

Помню нашу первую с ними встречу, когда мы все только-только переехали в этот новый дом. Они со Славкой играли на бывшей свалке, присыпанной грунтом и разровненной бульдозерами, в бадминтон и каждый удар по волану сопровождали коротки матами: ху*к и пи*дык. В соответствии с гендерной принадлежностью ударяющего, хе-хе. Я тогда почти не матерился и был сильно удивлён, хотя тоже рос в домах, где жил рабочий и сильно пьющий класс, не стеснявшийся в выражениях собственных чувств, когда находился в «изменённом состоянии».

— А так, как вам сказка? Если без подъ*бона? Ничего? — спросил я.

— Во! — переглянувшись, показали большие пальцы Славка и Танька.

— Ты, Мишка, — со всех сторон — молоток! — сказал Славка. — И накормил тремя хлебами и развеселил.

— «Хлеба и зрелищ!» просил народ Рима, крича вслед императору, — сказала Татьяна, а я проговорил, цитируя древнеримского поэта-сатирика Ювенала, жившего в I веке н.э.

— Этот народ уж давно все заботы забыл, и Рим, что когда-то всё раздавал: легионы, и власть, и ликторов связки, сдержан теперь и о двух лишь вещах беспокойно мечтает: Хлеба и зрелищ!

— Вот, даёт! — восхитился Славка. — Правду говорят, что кое-кому удар по затылку добавляет ума.

— Ты только нашему бате это не скажи, — сказала Татьяна и рассмеялась.

* * *

В кинотеатре «Владивосток» демонстрировали фестивальный фильм «Бегство Логана», который я уже видел и даже переводил. А увидев его на киноэкране, удивился ещё больше, услышав свой закадровый перевод. Светлана тоже удивилась, услышав мой голос.

— Это же твой голос⁈ — сказала она глядя на меня и «лупая» глазами.

— Похоже, что мой, — задумчиво произнёс я.

— Мы смотрели другие фильмы. Они шли только с субтитрами.

— Прикольно, — сказал я, хмыкнув, и пояснил, ответив на немой вопрос Светланы. — Слышать свой голос с большого экрана прикольно.

— У тебя тут хорошо получается менять голос и говорить с выражением.

Мы снова сидели в директорском закутке, но «применять его по интересному назначению», не спешили. Я совершенно погрузился в волшебство кино. Эффект «большого экрана» был поразительным и никак не мог сравниться с экраном телевизора, хоть бы и цветным.

Светлана тоже внимала звукам с экрана, лишь иногда бросая на меня удивлённо-восторженные взгляды, которые я улавливал левой щекой.

— Он даже похож немного на тебя, этот Логан, — сказала она в середине фильма. — Ты такой же сильный.

Она коснулась своей рукой моей груди и я, вздрогнув, наконец-то отвёл взгляд от киноэкрана, а увидев её глаза, больше туда — на экран — до конца фильма, не смотрел.

* * *

Мы ещё в трамвае заметили двух подростков хулиганской наружности, которые то и дело бросали на нас со Светланой косые взгляды и перешёптывались. Мы стояли на задней площадке между поручнем двери, закругляющимся бортом, переходящим в трамвайный, как мы называли «задник», на котором летом иногда катались, встав на «колбасу» и держась за металлическую лесенку. По этой лесенке монтёры залазят на крышу трамвая, когда требуется.

Пацаны зашли на Луговой вслед за нами, но с передней двери и всю дорогу до конечной остановки «Сахалинской» простояли спереди, чего я за такими типчиками никогда не наблюдал. Чаще они ездят на задней площадке, а не с пенсионерами, женщинами с детьми и инвалидами, для которых и отведены первые места трамваев.

Так вот эти типчики вышли вместе с нами на «Сахалинской» и пошли, чуть отставая метров на десять, вслед за нами, не обгоняя, хоть мы и шли специально очень медленно. Дорогаи тратуар шёл мимо двухэтажных домов «барачного типа», а попросту — бараков, где жили семьи «первопоселенцев» нашего района, не отличавшихся стремлением следовать кодексу строителей коммунизма. Сейчас, в воскресный тёплый вечер, от этих бараков неслась песенная и скандальная разноголосица, сообщавшая всем проходящим мимо, что пролетарий отдыхает. А «воронок», мигающим синим проблесковым маячком, уведомлял, что гуляют качественно.

Увидев желто-синий УАЗ, я несколько расслабился и повеселел, но пройдя мимо и увидев, что «гаврики» не пошли прямо, а свернули вслед за нами, я поскучнел, предположив, что они идут вслед за нами неспроста. У меня мелькнуло, что-то вроде «дежавю», потому, что подобный эпизод в жизнях «предка» имел место неоднократно. В том или ином раскладе, но многажды.

Я даже посмотрел вниз по дороге, ожидая увидеть Кольку Городецкого, однажды спасшего «предка» от таких же хулиганов. Но сейчас, видимо, была иная история. История, в которой имели место только я и Светлана.

— Сразу им дай в рыла и всё, — сказал «мой внутренний голос». — Чего ждать неизбежного?

— А вдруг это просто пацаны, тоже смотревшие кино?

— Ты их лица видел? Кто их на фестивальный фильм пропустит? Видел, сколько зрителей? Аншлаг! Ещё и приставных стульев сколько. Не-е-е… Будут вас трясти как грушу, богатеньких Буратин. Они специально таких выбрали, но не ожидали, что вы на конечной выйдете. На Фадеева или Борисенко, вас бы уже пинали где-нибудь в подворотне. Э-э-э… Ну, не вас, конечно, а других, кто бы там вышел.

— Не… Не могу я просто так кого-то бить, — мысленно «буркнул» я. — А вдруг, хоть и не из кино, но простые пацаны?

А вдруг, они именно вас «пасли» и сейчас возле её подъезда вас встретит толпа этого самого «Бутылька»?

— А-а-а… Вечно ты в шпионов играешь, «предок». Аналитик ты наш доморощенный. Где «Бутылёк» и где мы. Бутылёк должен сейчас минимум поломанное ребро лечить. Уж очень хорошо я пробил ему по нижним рёбрам.

— Да-а-а… Там, боюсь, как бы селезёнка не лопнула, — проговорил «предок». — Сколько я их порвал за свои жизни, мама дорогая.

— Тьфу, тьфу, тьфу, — сплюнул я снова мысленно. — Помню-помню и контролировал удар специально…

— Эй, пацан! Закурить не найдётся?