Шеф с системой. Рецепт победы - Тимофей Афаэль

Он подошел к столу и с силой оперся на него.

— Мы идем все. Вместе. И либо возвращаемся с головой Святозара на копье, либо не возвращается никто.

— Но род…

— Что род⁈ — взорвался Глеб. — Что останется от нашего рода, если мы примем этот позор⁈ Жалкая тень былого величия? Имя, над которым будут потешаться на каждом пиру? Я не оставлю своим внукам такое наследие!

Всеслав тяжело вздохнул. Он видел эту упрямую, самоубийственную гордость и в отце Глеба, и в его деде. Это была кровь Морозовых.

— Я так и думал, — сказал он тихо. — Ваш отец тоже никогда не слушал советов, когда в нем говорила кровь.

Он помолчал, а затем добавил: — Мой походный мешок будет готов к утру. Я слишком стар, чтобы искать нового господина.

Глеб подошел и положил тяжелую руку на плечо старика.

— Спасибо, старый друг. Значит, решено. Через десять дней род Морозовых либо возродится из пепла, либо сгорит в нем дотла.

За окном продолжал падать снег, словно природа оплакивала заранее обреченных на гибель людей.

Глава 18

Малый зал совета был освещен множеством свечей, отбрасывающих длинные тени на карты, разложенные на столе. Степан Игнатьевич, Ярослав, воевода Ратибор и я склонились над планом крепости, отмечая позиции для засады. Святозар сидел в своем кресле во главе стола, молча наблюдая за нами. Его лицо все еще было бледным, но в глазах горел твердый, ясный огонь, которого не было уже очень давно.

Я смотрел на него и вспоминал наш разговор, состоявшийся всего пару дней назад. После ареста Всеволода я продолжал готовить для князя восстанавливающие блюда. Это была уже не огненная шурпа для пробуждения, а тихая, спокойная еда для исцеления. В тот день я принес ему легкий куриный бульон с перепелиными яйцами и травами, которые должны были успокоить его истерзанные нервы.

Он сидел у окна в своих покоях, укутанный в меховой плащ, и смотрел на падающий снег. Он долго ел молча, а потом тихо сказал, не оборачиваясь:

— Я ведь чуть не сгубил тебя, мальчик.

Я замер, не зная, что ответить.

— Когда тебя привели в крепость после… после гибели твоего отца, — продолжил он глухо, — мои советники сказали, что род Вевериных — это гнездо предателей, и что последний отпрыск должен сгнить на кухне, чтобы другим неповадно было. Я поверил им. Я, правитель, поверил лживым словам и отправил ребенка в ад. А потом ты спас моего сына. Спас меня самого. Спас весь мой род от позора и гибели.

Он медленно повернулся ко мне. В его глазах, глазах могучего князя, я увидел глубокое, человеческое раскаяние.

— Твой отец, Александр Веверин, был достойным человеком. Я знал его. Он был слишком честным для этого змеиного гнезда. И я… я позволил его врагам уничтожить его, а потом едва не уничтожил его сына. Прости меня, если сможешь. Я в неоплатном долгу перед твоим родом.

— Мой князь, — сказал я тогда, и мой голос был тверд, — прошлое нельзя изменить. Но мы можем построить будущее, в котором такие ошибки не повторятся.

Святозар долго смотрел на меня, а затем медленно кивнул.

— Да, — проговорил он. — Можешь.

Этот короткий разговор изменил все. Я перестал быть простым полезным инструментом. Князь видел во мне нечто большее — живое напоминание о своей ошибке и единственную надежду на ее искупление. И теперь, глядя на него, сильного и решительного во главе военного совета, я понимал, что моя работа еще не закончена. Я должен был помочь ему выиграть эту войну. Выиграть ее ради себя самого и своего будущего.

— Значит, так, — сказал Ратибор, проводя пальцем по карте. — Морозовы подойдут к восточным воротам в ночь на новолуние. Мы подпускаем их авангард к самым воротам, а потом бьем с флангов конницей.

— Ратибор, твоя конница готова? — спросил Ярослав, и его голос звенел от нетерпения. — Я хочу, чтобы вы врезались в их тылы, как молния, и втоптали их в землю!

— Будут готовы, княжич! — рыкнул старый воевода, его глаза горели боевым огнем. — Мы выпустим им кишки! Морозовы еще долго будут помнить этот день!

Степан Игнатьевич кивнул, одобряя их настрой: — Основные силы Морозовых в это время будут зажаты в узком проходе у ворот. Ловушка захлопнется, и мы их добьем пехотой. Быстро, решительно, без лишних потерь с нашей стороны.

Я слушал этот разговор и понимал — план хорош, но не идеален. Слишком много крови, слишком мало пользы от победы.

— Могу я сказать? — спросил я.

— Конечно, Алексей, — кивнул Ярослав. — Твое мнение всегда ценно.

— Удар — это хорошо, — начал я осторожно. — Но мертвые враги бесполезны, живые — это ценный ресурс.

Ратибор нахмурился:

— О чем ты говоришь?

— О том, что мы можем изменить план. Сделать его более… выгодным.

— Посмотрите. Здесь, в этом каменном мешке у ворот, в самом узком месте. Если мы подпустим их авангард сюда, дадим им поверить, что они уже прорываются… а в нужный момент сбросим с башен огромные сети…

— Сети⁈ — взревел воевода Ратибор так, что свечи на столе дрогнули. Его лицо побагровело. — Ты предлагаешь нам, воинам рода Соколов, прятаться за стенами и ловить людей, как зайцев в силки⁈ Это позор! Это трусость!

Ярослав, до этого молча слушавший, нахмурился.

— Алексей, воевода прав. Честь требует встретить их сталью, а не веревками.

— Простите, воевода, княжич, — спокойно ответил я, выдерживая их возмущенные взгляды. — Но в чем больше чести — в красивой, но кровавой бойне, или в чистой победе, которая сохранит жизни наших людей и сломает врага навсегда?

Я обвел их взглядом.

— Представьте: лучший отряд Морозовых, их элита, входит в этот проход. В этот момент мы сбрасываем на них утяжеленные сети. Они запутались, обездвижены, деморализованы и они станут легкой добычей для нас.

— И что дальше? — спросил Ярослав, в его голосе уже звучал интерес.

— А дальше, — тут вмешался Степан Игнатьевич, в глазах которого блеснул огонек понимания, — эти воины — наши пленники. Живые, здоровые и очень ценные. Мало