Шеф с системой. Рецепт победы - Тимофей Афаэль

— А когда они придут?

— Попадут в засаду, которую мы заранее подготовим, — закончил Всеволод. — И будут уничтожены.

Степан Игнатьевич долго смотрел на бывшего воеводу.

— Ты понимаешь, что предаешь своих союзников?

— Я спасаю свою семью, — ответил Всеволод. — А Морозовы все равно предали бы меня первыми. Так хотя бы от этого будет польза.

— Хорошо. Идем писать это письмо.

* * *

Канцелярия управляющего была ярко освещена множеством свечей. За столом сидел Всеволод. Кандалы с него сняли, но у стены, как каменные изваяния, застыли два гвардейца, включая Борислава.

— Начинай, — сказал управляющий.

Всеволод взял перо.

— Письмо должно быть правдивым, — сказал он, глядя не на Степана, а на чистый лист пергамента. — Глеб знает мой слог. Он почувствует фальшь.

— Тогда пиши так, чтобы он не почувствовал.

Всеволод криво усмехнулся и начал писать. «Глебу Морозову, с почтением и преданностью. Дела идут превосходно. Старый сокол окончательно ослаб…»

Он писал медленно, подбирая слова. Закончив первый абзац, он поднял голову, подумал немного и снова склонился над письмом. «Пришлось убрать Демьяна. Дурак начал подозревать неладное, задавать лишние вопросы. Свалили на внезапную болезнь сердца — похоронили уже. Больше проблем от него не будет».

— Хорошо, — одобрил Степан Игнатьевич. — Жестоко, но убедительно. Продолжай.

«Ярослав сломлен горем… Дружина без четкого командования…»

— Теперь нужно заставить его торопиться, — сказал Всеволод, отрываясь от письма. — Дать ему повод ударить сейчас, а не ждать зимы. Небольшая вспышка хвори в гарнизоне… слухи о слабости. Это заставит его действовать, пока «железо горячо».

Степан молча кивнул. План был хорош.

Всеволод дописал еще несколько строк, а затем отложил перо.

— Теперь последнее. Личный знак. Что-то, что знаем только мы двое. Иначе он не поверит до конца.

— Какую деталь ты можешь добавить?

— У Глеба есть старый шрам на левой руке — от волчьих когтей, полученный на охоте в молодости. Он никому об этом не рассказывает, считает постыдным, но я видел.

Он снова взял перо и добавил финальный, самый ядовитый штрих. «Помнишь наш разговор про старые шрамы? Мой на плече дергает на смену погоды — видимо, возраст. Надеюсь, твой на руке не беспокоит».

— Хитро, — признал Степан Игнатьевич. — Это его окончательно убедит.

Всеволод дописал концовку и с отвращением оттолкнул от себя пергамент.

— Готово.

Управляющий внимательно перечитал письмо.

— Убедительно. Твоя личная печать.

— Она у меня в покоях, — ответил Всеволод. — В шкатулке на столе.

Степан Игнатьевич кивнул Бориславу, который все это время неподвижно стоял у стены.

— Сходи за печатью и принеси того голубя, о котором говорил воевода.

Борислав ушел. Всеволод сидел, глядя на написанное им письмо — смертный приговор для его союзника.

— Ты хоть понимаешь, — сказал он вдруг, не глядя на Степана, — что обрекаешь на смерть сотни людей?

— Людей, которые хотели убить твоего брата и племянника, — напомнил управляющий. — Людей, которые планировали разграбить твой родной дом. Твоя жалость сейчас неуместна.

— Это не жалость, — горько усмехнулся Всеволод. — Это… ирония.

Через полчаса вернулся Борислав со шкатулкой и клеткой, в которой сидел крупный серый голубь. Всеволод достал свою медную печать, разогрел воск и аккуратно запечатал письмо. Затем Борислав подал ему птицу.

— Он полетит прямо к Морозовым? — спросил управляющий.

— Прямо в голубятню в их главной усадьбе, — подтвердил Всеволод. — Больше никуда не летает.

— Тогда пора отправлять нашу наживку.

Всеволод взял крошечный свиток и начал привязывать его к лапке голубя. Его руки слегка дрожали — от осознания того, что он делает последний ход в игре, которую уже проиграл.

— Идем на башню, — решил Степан Игнатьевич. — Пусть твой последний приказ будет выполнен достойно.

Глава 17

Глеб Морозов сидел в главном зале за массивным дубовым столом, который помнил еще его деда и прадеда. На стенах висели портреты предков — гордых воинов, которые расширяли владения рода, побеждали врагов, приумножали богатство.

Сейчас их потомок пил третий кубок вина подряд, пытаясь заглушить горечь поражения.

Большой зал в родовой усадьбе Морозовых был погружен в гнетущую, тяжелую тишину. Высокие сводчатые потолки, стены, увешанные гобеленами со сценами славных побед его предков, — все это великолепие теперь казалось насмешкой, молчаливым укором его собственному унижению.

— Отец, — раздался тихий, почти безжизненный голос из темного угла зала. Игорь, до этого сидевший неподвижно, как изваяние, поднял голову. — Может, стоит отдохнуть? Ты не спал всю ночь.

— Отдохнуть? — Глеб резко остановился и обернулся к сыну, его взгляд был мутным от вина и бессонницы. — Отдыхать, пока эти соколиные выродки празднуют победу, а наши так называемые союзники расползаются по норам, как крысы? Нет уж, спасибо.

Игорь поморщился и снова опустил глаза. После сокрушительного поражения в поединке он превратился в живое напоминание о провале — бледный, запуганный, потерявший всю свою былую спесь.

— Боровичи… они прислали ответ, — сказал он, протягивая свиток, лежавший рядом с ним на столике. — Окончательно разрывают союз.

Глеб даже не взглянул на пергамент.

— Крысы, — выплюнул он. — Первыми бегут с тонущего корабля. Пусть бегут. Мы и без них обойдемся.

В зал, несмело переминаясь с ноги на ногу, вошли старшие капитаны Морозовых. Лица у всех были мрачными, в глазах читались напряжение и растерянность.

— Ну? — рыкнул Глеб, поворачиваясь к ним. — Что еще? Какие новые унижения приготовила мне судьба?

Старший из капитанов, седой ветеран Богдан, нерешительно откашлялся.

— Люди… они боятся, мой князь.

— Боятся? Мои волки боятся⁈

— Они говорят… — вмешался другой капитан, — что это нечестная война. Что тот знахарь, повар… он околдовал их войско. Они рассказывают страшные вещи. Будто воины Соколов не чувствуют боли, а их глаза в бою горят красным огнем. Что против такого колдовства не устоять. Они… они не хотят больше драться.

Глеб ударил кулаком по столу так, что подпрыгнули серебряные кубки.

— Колдовство⁈ — взревел он. — Вы нашли отличное оправдание для своей трусости! Мои лучшие воины, которые прошли огонь и воду, теперь верят в бабские сказки про красные глаза⁈

— Но, князь, — осмелился возразить Богдан, — мы все видели, как