В гнезде "Пересмешника" - Артём Март

— Ничего… ничего им не говори… — простонал Алим, чувствуя вкус крови во рту.

— А это решать не тебе, смелый шурави, — ответил боевик, покачав головой.

А потом покрепче сжал свой пистолет.

— Как тебя звать, молодой шурави? — спросил Аль-Асих у Сумкина.

— Д-Дима…

— Дима… — повторил Асих, как бы пробуя слово на вкус. — Скажи, Дима, у тебя есть мама? Есть папа? Они ждут тебя дома?

— Д-да… И… И невеста…

— Как звать твою невесту?

— К-Катя…

— И Катя тебя тоже ждет… — Аль-Асих произнес это имя как «Ката», — ты же хочешь к ней вернуться? Хочешь взять ее в жены?

— Дима… — прохрипел Алим, чувствуя, что от боли во всем теле и внутренностях не может перебороть звук ветра.

— П-прошу… Не убивайте… — только и смог простонать Дима.

— Не убью, — упиваясь происходящим, сказал Аль-Асих. — Конечно же, я тебя не убью. Я отпущу тебя. Ты сможешь идти своей дорогой. Конечно… Конечно, если пообещаешь, что не скажешь о нас своим товарищам.

Боевики, окружавшие их, гортанно и зло засмеялись. Алиму стало мерзко.

— Обещаешь? — переспросил Аль-Асих.

— Д-да… — не твердо ответил Дима Сумкин.

Боевики снова заржали.

— Очень хорошо. Но, понимаешь ли, просто так я тебя не могу отпустить, — сказал Аль-Асих, — ничего в нашей жизни не бывает просто так. И потому сначала ты должен ответить на мои вопросы. И первый такой: вы пограничники?

— Да… — Сумкин зажмурился. Лицо у него было такое, будто бы солдат вот-вот заплачет.

Алим тоже закрыл глаза. Закрыл подсознательно. Не от боли или страха, нет. Он не хотел видеть, как советский солдат предает…

— Вы служите в составе четвертой мотоманевренной группы?

— Да…

— Сегодня к вам подошел разведвзвод этой группы?

— Д-да…

— Фамилия командира?

— М-Муха… Борис Муха…

— Был ли среди личного состава старший сержант по фамилии Селихов?

Алим распахнул глаза. С изумлением уставился на Сумкина и Аль-Асиха. Последний это заметил, но не подал виду.

Алим хотел было вскочить, хотел встать и напасть на Сумкина, чтобы закрыть ему рот. Но не смог. В избитом теле не было сил, а в голове гудело так, что каждое услышанное слово отражалось болью.

— Да… — ответил Сумкин.

— Хорошо. Очень хорошо, — довольно сказал Аль-Асих, — тогда ты свободен.

Раздался выстрел. Это не был громкий грохот, эхом разошедшийся по горам. Это был короткий хлопок, недостаточно сильный, чтобы преодолеть шум высокогорного ветра.

Андрей Сумкин завалился набок. Аль-Асих быстрым движением отсоединил глушитель. Сунул пистолет в кобуру.

— Зря застрелил. Нужно было убить этого несговорчивого, — сказал все тот же басистый голос. Говорил на урду.

— А мне нравятся несговорчивые, — с едким ядом в голосе сказал Аль-Асих, а потом приблизился и сел рядом с Алимом. — В моих руках они быстро распускают язык.

Аль-Асих смотрел прямо в глаза Канджиеву. А тот видел лишь блестящие глаза барса. Спокойные, безэмоциональные. Нечеловеческие.

— Этого взять с собой, — Аль-Асих встал, — он нам еще пригодится. От тела избавиться. И да, оставьте тому, кто будет нас искать, небольшой подарок. От всей души.

— Я думал, ты хочешь убить цель собственными руками, — с явной усмешкой зазвучал басовитый голос.

— Если об этом Селихове говорят правду — он не умрет, — самодовольно ответил на урду Аль-Асих. — А если умрет — значит, недостоин быть убитым моей рукой.

Глава 22

Было холодно.

Ледяной воздух неприятно обжигал легкие при каждом вдохе. Изо рта выходил облачками белого теплого пара.

Уже давно рассвело. Солнце, поднимавшееся над горами, залило Каменный мешок своим желтоватым светом. Красивые тени усеивающих долину камней развернулись в другую сторону.

Только «Темняк» все еще оставался мрачным. Лежал в тени скал и огромной горы. Только к полудню солнце заглянет туда на какое-то время.

Я взошел по бугристой, сухой дорожке на снайперскую позицию. Там, среди покрытых утренней изморозью скал, ждал боец из отделения Алима.

Он пошевелился, обратил ко мне укутанное по самые ноздри сонное лицо.

— Здравия желаю, товарищ старший сержант, — прозвучал его приглушенный шарфом голос.

Боец был молод. В голосе его все еще оставалось что-то по-мальчишески звонкое. Подростковое. Видимо, свежий призыв, и свой восемнадцатый день рождения он встретил едва ли полгода назад.

— Один здесь сидишь? И давно?

— Уже второй час.

— Почему с тобой никого не послали?

Боец не ответил, казалось, стараясь сохранить тепло. Вместо этого только пожал плечами.

Я тоже ничего не сказал. Стал осматривать позицию.

Лазить тут на карачках, пытаться отыскать какие-то следы, было совершенно бесполезно. Солдаты, всю ночь менявшиеся на этой позиции, затоптали все, любые отпечатки, что могли бы дать мне хоть какую-то зацепку.

Кроме того, здесь, в горах, было много твердой почвы, на которой просто ничего не отпечатывалось. Более рыхлую же быстро развеивал ветер.

— Вы тут ничего не найдете, товарищ старший сержант, — сказал вдруг снайпер, наблюдая за тем, как я осматриваю землю, кусты и скалы вокруг стрелковой точки.

— Это почему же? — спросил я, не отвлекаясь от дела.

Боец вздохнул.

— Потому что творится тут какая-то чертовщина… Вы ж сами видали тот черный силуэт, нет? И Алим тоже видал. И теперь… Теперь они с Сумкиным уже навсегда пропали. Как и другие, кто этого Джинна в горах видал.

Боец снял с варежки откидной клапан, освободил пальцы. Убрал с окуляра замаскированной винтовки какую-то песчинку.

— А ты, значит, в Джинна веришь? — спросил я прямо, отодвигая размашистую лапу можжевелового куста, росшего под скалой.

— Я… Ну… — Боец замялся, захваченный врасплох моим вопросом. — Да… Да не то чтобы… Просто…

— Просто что?

— Просто… А как еще это дело объяснить? Не может же быть так, чтобы человек никаких следов не оставлял? Чтобы увлекал за собой бойцов, а они даже не пикнули! Не знаю я, товарищ старший сержант, что это такое может быть… Но знаю, что люди так тихо ходить не умеют.

— Или же они очень хорошо умеют скрывать свои следы, — вполголоса проговорил я.

— Чего? — не расслышал парень.

— Почему не доложили об этой тропе?

Я задал этот вопрос строго, командирским, требовательным тоном. А все потому, что отыскал за кустами, вдоль скалы,