Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

Кирилл вспомнил про свои штаны, убранные заботливыми Гошиными руками в шкаф, и усмехнулся. Сейчас штаны уже были на нём, Кир первым делом натянул их на себя, как только за Литвиновым захлопнулась дверь — надоело сверкать перед всеми в неглиже, — и теперь Кир стоял у стола, разглядывая перепутанные графики и листки с расчётами, и силился сообразить, в каком порядке их расположил дотошный Гоша.

А всё этот Литвинов. Пришёл, уселся, как хозяин, всё разворошил. И чего, спрашивается, приходил? Ладно бы поржать над ним, это-то бы Кир как раз понял, а тут…

На пластиковом, полупрозрачном листке, который Кир держал перед собой, яркими цветными пятнами от центра расползались неровные круги, а на другом, который то ли Борис Андреевич, то ли Маруся отложили в сторону, круги были вроде бы такими же, но всё же слегка отличались. Кир положил один листок на другой, покрутил их, пытаясь совместить, но у него ничего не вышло — если с одной стороны границы цветных участков совпадали, то с другой тут же расходились друг от друга. А ведь у Гоши они как-то специально лежали, только вот как?

Кир придвинул стул и уселся за стол. Ещё раз обругал про себя Литвинова, которого принесла нелёгкая, вспомнил, как тот перебирал в руках Гошины схемы и говорил совершенно немыслимое. Да они все говорили немыслимое — Анна Константиновна, Маруся, Литвинов… Одна в Кире какого-то супермена увидела, другая собралась Павла Григорьевича на аркане к Киру тащить, извиняться, ага, а этот вон вообще сам за Савельева прощения попросил. Так и сказал, типа, ты, Кир, на Пашу не сердись, ему сейчас нелегко. Чокнулись они все тут, с резьбы слетели, как говорит Данилыч, и по ходу единственный на станции, кто рассудком не повредился, это — Павел Григорьевич, он как орал на всех, так и орёт и точно ни у кого прощения вымаливать не собирается. Да и слава Богу.

Прозрачный листок с разноцветной моделью, похожей на радужную лужицу, всё ещё лежал перед Киром. Он ещё раз повернул его вправо, потом влево и вдруг замер: ярко-красная мелкая сетка неровного рисунка слилась, совпала тютелька в тютельку с таким же рисунком только на другом листке, который лежал под этим. Кирилл ещё раз осторожно повернул верхний листок, как заворожённый, наблюдая за тем, как расходятся края красного пятна, и его внезапно осенило.

Уже не заботясь о том, что он всё у Гоши собьёт, Кир принялся искать тетрадь со вчерашними расчётами, нашёл, открыл на нужной странице, пробежался по ним глазами ещё раз. Потом схватил ручку и стал записывать, считать, торопясь и время от времени поглядывая на красную сетку лежащей перед ним модели. Ему казалось, что он почти нашёл, вот оно, то самое, над чем они с Гошей тут бьются, сейчас всё получится — пазл сойдётся, и…

— Чёрт! — громко выругался Кир.

Небрежные, торопливо записанные цифры, которые таращились на Кира с белого листа, были вовсе не те, что он предполагал увидеть. Вообще получилась какая-то ерунда.

— Вот я дурак, — он криво усмехнулся. — Вообразил себя великим математиком. Кретин.

Кир зло отодвинул от себя листок с расчётами. Почувствовал, как к глазам подступают злые слёзы. Даже когда Савельев орал на него, и то было не так обидно, как сейчас. Он — идиот и неуч, и это уже не лечится. Кому он такой нужен? Нике? Да как же!

* * *

Где-то в коридоре закричали. Ночная тишь общежития вздрогнула, разорвалась громким топотом и мужскими голосами. Захлопали двери, покатилось гулкое эхо, зацепилось за потолок и рассыпалось на тонкие, визгливые ноты.

— Павел Григорьевич! Павел Григорьевич! Связь! Долинин вышел на связь!

Кто-то выругался, коротко и просто, выплескивая с бранными словами скопившееся напряжение и дремавший страх, кто-то громко и от души рассмеялся. Опять закричали, захлопали, заколотили, дробно застучали женские каблучки о бетонный пол, что-то упало. Опять куда-то побежали.

— Паша! Паша! Ника нашлась! С ней всё в порядке, Паша. Она у Долинина! А я тебе говорил, вот что ты за чёрт! Ну хорош, Паш… в руки себя возьми…

Ничего этого Кир не слышал — он уже спал.

Топот, крики, мужские голоса, женский смех… всего этого для него не существовало. Кир плыл в другом измерении, и на него снова неотвратимо надвигался кошмар.

* * *

Гоша аккуратно приоткрыл дверь. Он старался всё делать тихо. Даже лёгкий скрип дверных петель заставил его замереть на пороге, прежде чем он решился сделать следующий шаг. Гоша действовал по инерции, потому что все эти меры предосторожности были излишни — общежитие всё ещё бурлило, так до конца и не переварив внезапно вырвавшиеся в ночь вести. Добрые вести.

Новость о том, что полковнику Долинину каким-то чудом удалось восстановить связь с опальной станцией, а также то, что с дочерью Павла Григорьевича всё в порядке, застала Гошу и Катю в зоне отдыха. В этом небольшом уголке вечерами собирались рабочие — отдохнуть после смены. Спортсмены резались в пинг-понг, белый пластмассовый шарик звучно отскакивал от старого, потёртого теннисного стола, на котором вместо сетки был натянут лохматый шпагат — таким перевязывают упаковочные тюки, а интеллектуалы застывали с умным видом у шахматных досок. В углу стояли полки с книгами, напечатанными на дешёвом, сером пластике, которые почти не пользовались спросом, а рядом с книжными полками притулился трёхногий диван — вместо третьей ножки кто-то подложил стопку книг. На этом диване-инвалиде они с Катей и сидели. Сначала молчали, Гоша всё мучительно искал тему для разговора и не находил, а потом, как это иногда бывает, их прорвало обоих разом. Катя рассказывала о своей больнице, а Гоша — о станции и реакторе. Каждый из них мало понимал, о чём говорит другой, но это было неважно. Их плечи соприкасались, а дыхание переплеталось, мягкие Катины волосы щекотали Гошину щёку, а когда они листали взятую с полки книгу (если бы Гошу спросили, что это была за книга, он бы не ответил, хотя честно прочитал название и фамилию автора вслух), их пальцы иногда сталкивались, и Гошу пронзала дрожь, острая и божественно-прекрасная, и хотелось опять коснуться маленьких Катиных рук, почувствовать кончиками пальцев тёплую девичью кожу.

Где-то там, высоко, в нескольких сотнях этажей от них, жил какой-то Саша, который считался Катиным парнем и которого Гоша никогда не видел, но в эту волшебную ночь никакого Саши в мире не существовало. Они были только вдвоём: