Учитель из прошлого тысячелетия - Андрей Еслер

Мы встречаемся в центре. Опыт против силы, стихия на стихию.

Я выжимаю максимум скорости. Первый удар ему придётся парировать. В момент когда наши клинки должны сойтись и огласить округу звоном, мой меч исчезает.

Я не продолжаю атаку. Его меч отведён, ждёт грузного падения моего. Взмах рукой, пальцы удлиняются когтями тьмы, они прорезают шею Бакунина и сносят голову с плеч.

Тело фонтанирует кровью, но не падает, а продолжает сражаться ко всеобщему ужасу.

— Я же говорил, меня невозможно убить! — кричит голова и заливается безумным смехом.

Он откидывает меня атакой, а затем кидается к голове.

— Мерзость! — роняет Мара, пиная голову Бакунина далеко в сторону, хохот затыкается.

Тело без головы сбивает Мару, рубящей атакой клинка, она парирует, но её уносит, как пушинку. Но я уже сзади, погружаю руку в спину и вырываю сердце врага.

В руках у меня не сердце, а яйцо.

Непонимающе смотрю на него. Без головы и без сердца Бакунин сражается. Нападает на вампиров, которые вступили в бой, пока я в ступоре.

— В сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо! — кричит Молот, не забывая защищаться от Бакунина. — Свят, не тупи!

— В яйце игла, а на кончике иглы смерть Кощеева, — завороженно шепчу.

Меч яйцо не берет, пробую разломать, но не удаётся. Бакунин негодует и прорывается ко мне, на полу уже неподвижно застыли пять тел.

— Тебе нужно слияние… — шепчет голос в голове. — Иначе не получится.

Взываю к тьме, но она не отвечает. Пробую ещё и ещё. Плащ тьмы развевается, его полы трепещут, будто на ветру. Но ничего не выходит.

Я бессилен.

Смотрю на падающих соратников, что уже не встанут.

Бессилен, как всегда — шепчет альтер эго.

Всю жизнь сражался, питался их верой, но не спас даже себя.

— Нет!

Выкидываю яйцо, переходу в атаку на выродка из аристо, что посмел возжелать силы и уничтожил столько людей. Вампиры расступаются, отпрыгивают в сторону и уносят раненых. Я выкидываю меч и иду в рукопашную.

— Идиот! — гремит в голове голос Морены.

Я не слушаю её. Тьма приходит когда захочет? Нет, она приходит когда я на грани гибели. Так позовём её.

Бакунин находит свою голову и ставит на место. Чудовищная регенерация сращивает плоть. Лицо кривится от бешенства. Он скользит вперёд и бьёт. Не уклоняюсь, принимаю сталь грудью.

Режущая боль приводит в сознание. Включает панику, но я давлю её как мокрицу. Во рту копится кровь, аристо прокручивает клинок.

В следующее мгновение сознание гаснет. Но тут же включается снова. Мир делится на три цвета, черный, белый и красный.

Руки перехватывают клинок в груди и ломают его, как сухую ветку. Лезвие выдавливается быстро зарастающей плотью. Бакунин тщетно бьётся в моей руке, я держу его за шею, наслаждаясь страхом.

Бросок и его тушка летит в стену, погружаясь туда на добрые пару метров. Помещение дрожит, с потолка сыпется пыль, плафоны на стене мигают.

Мара уже рядом, она склоняет колено и подносит мне яйцо. Ломаю его, как совершенно обычное. Скорлупа падает на пол, а в ладони остаётся игла. Ломаю её двумя пальцами, по залу проносится потусторонний стон.

Глава 23

Теодор, Теодор Нуггет

Тяжёлые свинцовые тучи разразились проливным дождём, омывая серый город и словно очищая его от редких прохожих, предпочитающих пережидать непогоду в тёплых домах.

Массивное вытянутое вверх здание вокзала стояло слегка на возвышении, из-за чего перед ним образовалась приличной глубины лужа с участками вспученного асфальта.

Потоки воды хлестали по стеклянным сводам. В зал, отряхивая мокрые тренчи, ворвалась парочка — она с аккуратным светлым каре и большими глазами цвета великобританского мрачного неба, он — долговязый, с лицом, будто сошедшим со страниц романов о мрачных героях, и шевелюрой до плеч. Каролина и Алан Нуггет. Узнал их сразу — надменность в каждом движении. Именно так и представлял чопорных английских аристократов.

— И почему мы должны встречать какого-то деревенщину? — взвилась Каролина, оглядывая зал, будто тот оскорблял её своим существованием. Бушующее внутри девушки раздражение наконец обрело словесную форму. — Его даже в списке ста родов нет!

— Может, учился за границей? — дипломатично заметил брат, но голос его звучал вяло, настаивать на своих словах он явно не собирался.

Я стоял недалеко от них, скрытый тенью колонны. Собирался подойти к новоявленным родственничкам, но опередили другие. К ним стремительно двигалась компания молодёжи, типичные хищники из высшего общества. Эти мне надоели ещё в моей империи, так что решил пока со знакомством не торопиться.

— Только посмотрите, — раздался тягуче-ленивый голос.

Парочка обернулась и на мгновение их лица синхронно скривились, словно оба глотнули концентрированного лимонного сока, но тут же прикрылись масками напускного безразличия.

Хозяин голоса, по-видимому, выступал заводилой: высокий и довольно широкоплечий парень, явно не понаслышке знакомый со спортом. Короткая модельная стрижка, тёмные глаза и полные губы в совокупности с хорошей фигурой и тугим кошельком делали его объектом внимания многих девушек. — Наггетсы собственной персоной. Слыхал, что в вашем мэноре такие дыры, что вороны залетают свободно. А вы ютитесь в Брикстоне, в кондоминиуме с себе подобными. Зашли погреться?

Он состроил сочувственное лицо, и свита захихикала. Такую веру в собственные актёрские таланты нельзя купить. Он очень богат, я готов поставить руку на отсечение, желательно, чужую.

Каролина вспыхнула, как факел.

— Байрон, Кристофер, Ариана… И вы здесь. У вас тоже вороны в гости заглядывают? Ах да, простите, ваш род и в лучшие времена чистил конюшни, пока Нуггеты занимались политикой и искусством.

Ариана смерила её холодным взглядом:

— Вокзал и правда идёт вам больше, чем ваш домик. Пойдём, Кристофер. Здесь дурно пахнет.

Алан в ответ на завуалированное оскорбление только отвёл взгляд, явно не желая вступать в конфронтацию. Но у его сестры было другое мнение.

— Действительно, иди, куда шли, — Каролина сложила руки на груди, — Только, боюсь, от запаха вам не убежать.

Алан нахмурился, мягко коснулся руки сестры, намекая, что не стоит перегибать палку и пора бы уже заканчивать этот разговор.

Кристофер напрягся, как хищник перед прыжком. Но через мгновение его лицо разгладилось, а поза стала ленивой, он быстро взял себя в руки.

— Это бунт? Плебеи подняли голову? Его величество слишком милосерден к