Придворный Медик. Том 4 - Алексей Аржанов

правда, особые индивиды, которые умудряются играться с полом с помощью пластической хирургии, но на мой взгляд — это уже не медицина. Искажение гормонального фона — это намеренное создание болезни.

Так что, чего бы там ни изобрели пластические хирурги, пол и расу поменять нельзя. Это — гены. А на гены повлиять невозможно. Даже магией.

Я даже как-то задавал вопрос Валерию Николаевичу, можно ли добраться до столь глубокого уровня «анализа». Существует ли он.

Но Бражников сказал, что ещё никому в этом мире не удавалось зайти за пределы «молекулярного». Способность рассматривать органические молекулы — это предел.

Так что с генами ничего не попишешь. С чем родился, с тем и проживёшь всю жизнь.

Зато можно легко повлиять на ряд других факторов. На модифицируемые.

— Курение, алкоголь, запретные зелья, малоподвижный образ жизни, — перечислил факторы риска Миротворцев. — Вот с этим вам и предстоит работать. И пока что придётся каждый день приносить мне отчёт. Я должен знать, скольких пациентов вы проконсультировали не только по основному заболеванию, но и по факторам риска.

— Это будет занимать слишком много времени, — возмутился Ломоносов. — Некоторые лекари и так уходят позже, чем должны. Это несправедливо! А вы ещё про какие-то отчёты говорите, Владимир Борисович. Ну как мы это потянем?

— Вы говорите так, будто это придумал я. Но это не так, господин Ломоносов. Что же вы никак не поймёте? Мне же это всё отправлять в орден! Мне перед ними отчитываться. Войдите в моё положение! — повысил голос Миротворцев.

— Так в чём проблема? — не унимался Ломоносов. — Просто отправьте им какую-нибудь отписку. Примерную информацию.

— Вы что, совсем с ума сошли? — вступился за Миротворцева Гаврилов. — Максим Владимирович, а вы не подумали, что орден нас перепроверит?

— Евгений Кириллович прав, — кивнул я. — И Владимир Борисович тоже.

— Да вам-то лишь бы подлизаться! — махнул рукой Ломоносов. — Хотите выставить себя в лучшем свете перед начальством и перед орденом.

— Подлизаться? — усмехнулся я. — И это говорит человек, который нарушал закон и изменял документацию, чтобы стать заведующим дневным стационаром?

Максим Владимирович одеревенел от моих слов. Начал оглядываться на других лекарей. На задних рядах сразу же послышались шепотки.

А он что думал? Полагал, будто я стану и дальше молчать об этом? Решил устроить бесполезный скандал — получи. Пусть все присутствующие знают, что из себя представляет Ломоносов.

— Максим Владимирович, если вас что-то не устраивает, можете лично написать письмо в орден лекарей, — посоветовал Миротворцев. — А лучше сразу поезжайте туда. Лично повидайтесь с людьми, которые там работают. Уверен, они поставят вас на место быстрее, чем я.

После этого разговора Ломоносов больше не осмелился произнести ни слова. Мы с Миротворцевым очень быстро его осадили. А то уж больно распоясался наш коллега. Ведёт себя так, будто это он заведующий, а не Миротворцев.

Собрание подошло к концу. Нам выдали бланки отчётов, и мы с Гавриловым пошагали к своим рабочим местам.

— Эх, не думал, что когда-нибудь это скажу… — произнёс Евгений Кириллович. — Но в каком-то смысле я даже понимаю негодование Ломоносова.

— Что это на вас вдруг нашло? — удивился я.

— А вы представьте, Павел Андреевич. Спрашивать дворян, как часто они пьют, курят и употребляют запретные зелья. Да кто нам даст ответ на эти вопросы? Особенно про зелья!

— К каждому нужен особый подход. Можно, обсуждая болезни, подвести к этим факторам, и пациент сам захочет узнать, чем чреваты его вредные привычки, — объяснил я. — Тем более всё ведь этим списком не ограничивается, вы же понимаете. Миротворцев перечислил нам далеко не все факторы риска. Например, переедание и ожирение — это огромный удар по здоровью. Стресс — то же самое. Большинство болезней возникает из-за стресса. Стресс поднимает сахар, приводит к тому же ожирению, из-за него возникает язва желудка, он же поднимает давление. Список можно продолжать очень долго.

— Всё понятно, Павел Андреевич. Другими словами, если я встану в тупик — позвоню вам, — заключил Гаврилов. — Эх, иронично всё-таки получается… Я совсем недавно был вашим наставником. К пациентам вас пускать не хотел! А как в итоге вышло? Теперь я сам собираюсь обращаться к вам за советами.

— Вас это уязвляет? — поинтересовался я.

— Думал, что будет уязвлять. Но вскоре я понял, что кроме вас больше никому в этой клинике доверять не могу, — заключил Гаврилов. — Так что давайте держаться вместе, Павел Андреевич. Я помогу чем смогу, если нужно будет. А вы уж не отказывайте в совете. Совместим наши сильные стороны.

— Даже не беспокойтесь на этот счёт, Евгений Кириллович. Вы моим наставником были недолго. Но мой принцип — чтить тех, у кого когда-то я был под крылом. Бросать я вас не собираюсь, — заключил я.

Так начался новый рабочий день. Гаврилов ушёл в дневной стационар, а я в свой кабинет. Сразу же проверил медицинскую систему, нашёл карточку Дробышева. Онкобольного так и не выписали. Не зря я перестраховался. Онколекарь Платонов так просто его не отпустит.

И я так просто не смогу достать своего пациента из его лап. Придётся ещё немного потрудиться. Придумать, как воздействовать на его научно-исследовательский центр самостоятельно или же через орден лекарей.

Хотя… Есть у меня один вариант. Думаю, после дня рождения императора я всерьёз этим займусь. Правда… Та идея, что у меня возникла, подразумевает нарушение закона.

Ничего, не впервой. Я никогда не нарушаю закон просто так. Исключительно ради блага других людей. И всегда во вред таким сволочам, как Платонов.

Моя медсестра позвала первого пациента. В кабинет вошёл полный мужчина. Дышал он так, что я его ещё даже из-за двери услышал.

— Здравствуйте, Павел Андреевич, — прохрипел он.

Я поприветствовал пациента, указал ему на стул. Тот рухнул на него, упёрся руками в колени.

Ага… А вот и целая комбинация из факторов риска. Чувствую, я только по одному этому пациенту смогу сделать отчёт больше, чем по всем остальным.

— Меня зовут Юрий Витальевич Рогожин, — продолжая давиться от одышки, произнёс он. — И у меня серьёзная проблема.

— Уже вижу, Юрий Витальевич, — кивнул я. — Сердце еле функционирует — прямо вам скажу. Одышка у вас именно из-за него. Рановато вам от такого страдать. Тридцать четыре года! Давайте разбираться, как вы дошли до жизни такой.