Рождение Клеста - Анатолий Ключников

— Я принял вашу жалобу, — продолжил староста. — Будем разбираться. Можете идти.

Баба, кажется, хотела начать по новой, но хозяин метнул в неё раздражённый взгляд, а Рыбак пошевелился, — и парочка торопливо ушла прочь.

— Сын мой вчера пришёл избитый, — продолжал мужик. — А это не часто бывает…

«Ой, маменька! Вот так влипли!»

— Я спрашиваю у него: «Как же так? Кто такой? Ты ж не поддаёшься никому!» А он мне отвечает: «Это приезжий, он дерётся не по-нашему.» Вот я и спрашиваю: как же ты так дерёшься, что половину пацанов избил, а заодно ещё и мужика покалечил? Вас, гончаров, в Гренплесе этому учат, что ли?

— Ну, у нас там уличные драки тоже бывают. И мы тоже поддаваться не приучены. Дрался я, как умел, как меня товарищи учили. Меня всё равно затоптали бы, если б меня мой друг не выручил, — и я виновато развёл руками.

— А твой друг… он, что, тоже… того? Вот так же драться умеет?

— Ну, не знаю. Спросите у него сами.

Староста помолчал, сжав кулаки в замок и положив их на стол.

— А не шпионы ли вы нихельские, голуби?

Во-во, Мясник тоже такие же вопросы задавал, про голубей — упокой, Пресветлый, его душу. Когда же это закончится?! Эдак ведь и правда: до старости не доживу…

— Шпионы?!! В этой дикой степи! Да кому она сдалась?! Если мы драться умеем, то нас сразу надо шпионами обзывать? Нихельцы в городах живут, вообще-то! Если бы им было нужно — давно бы уже в степь вошли. Что у вас взять-то можно?

Хозяину дома мои слова оказались неприятны: он аж посерел:

— В любом месте выгоду найти можно, — сурово выговорил он. — Если вы не шпионы, то кто тогда???

— Я же говорил: беженцы мы. От нихельцев спасаемся.

Староста замолчал, встал, зашагал молча по комнате, одёргивая рубаху. Помаячив вот так туда-сюда, он снова сел и заговорил:

— Значит, так. Всё, что в драке разрушили, — сами будете чинить. А ваша девка пусть пострадавших бесплатно лечит. И, не дай бог, если она окажется плохой знахаркой, — тогда пеняйте на себя! Всё понятно?

Я лишь кивнул.

— Свободен, — по-военному резюмировал этот мужик наш разговор.

За два дня мы с Мальком обогатились умением забивать в землю толстые жердины голыми руками. В земляную лунку выливаешь ведро воды, берёшь сваю, у которой один конец заострён топором, и вот это остриё со всей дури опускаешь в эту лунку. Потом вытягиваешь сваю назад и снова опускаешь — и так много раз. Подливаешь ещё воды.

Получается круглая дыра в земле, у которой стенки — гладкие, от мокрой грязи блестящие. На полтора локтя мы такие дыры делали запросто, даже не запыхавшись, а потом ещё и утаптывали сваи.

А Солнышко наша врачевала несчастных. У меня всё нутро переворачивалось, когда я думал о том, что ей надо лечить балбесов, которым я настучал по тыкве. А если они лапы распускать будут? Или скабрезничать?

Но её, казалось, ничто не могло опечалить: она оставалась такая же смешливая и добродушная:

— Руки? Распускать? — смеялась она. — Так ты им все руки-ноги перебил: кругом одни синяки. Они же думают, что я твоя сестра, и шарахаются от меня, как черти от ладана — только мычат.

— Ну, положим, не все отбил, — буркнул я. — Я же не изверг…

В день отъезда я собрался с духом и попросил у старосты:

— Уважаемый, мы едем в дальнюю дорогу, а оружия настоящего не имеем. Нам бы парочку сабель, а?

Я умолчал про нашу заначку в два меча: в конце-концов, мечом сподручнее махать в битве рать на рать, а отмахиваться от приставучих лучше всего облегчёнными степняцкими саблями.

Тот воззрился на меня, как будто я у него последнюю корову выпрашивал отдать задарма:

— Две сабли?! Да тут любая железяка — на вес золота! Тем более — в такое время…

— Ну, хотя бы пару копий!

Наверное, мой сиротский вид на него подействовал: он отдал распоряжение, и Рыбак притащил два копья с поржавевшими наконечниками. Селяне, вышедшие поглазеть на наш отъезд, такую неслыханную щедрость встретили изумлённым шепотком.

Рыбак торжественно вручил нам древки, за десятки лет отполированные ладонями до лаковой гладкости. Мы с Мальком их взяли и, совершенно не подумав, принялись «примерять на себя»: покрутили над головой, потом — за спинами. Все так рты и пораскрывали, выпучив глаза на такое дивное представление.

Я, спохватившись, прекратил упражнение и положил копьё на телегу.

— У вас гончаров этому тоже учат? — спросил староста, раскуривая трубочку со сладковатым дымом и кивая на отложенное оружие.

Малёк тоже догадался, что к чему, и, смущённый, приставил копьё к ноге, разглядывая его, как зелёный новобранец — дальнобойный требушет.

— А… это… в ополчении, — ответил я. — Там всех насильно заставляют так делать. Вот мы и научились… немного.

— Ну, если только немного, — глубокомысленно кивнул староста, затягиваясь. — Когда мне по молодости служить доводилось, нас такому ещё не обучали…

— Время не стоит на месте, — ответил я словами Учителя.

Бабы провожали Солнышку вполне дружелюбно: она тут заодно и роды принять успела. Насовали ей пирожков разных чуть ли не полмешка. Мужики топтались, смущённые и недоверчивые; маячил тут и недавний страдалец со свежей повязкой на голове.

— Н-н-н-н-о! — Малёк стронул Милягу.

Староста протянул мне свою сухощавую руку:

— Ну, бывайте… Пресветлый даст — ещё свидимся. Не обижайтесь, ежели что…

Я её пожал:

— И вам не хворать. Если степняки явятся — делайте ту же шутку с цветным дымом: может, прокатит. Рогатки свои в земле укрепите — иначе они их арканами растащат.

Рыбак похлопал по крупу зашагавшую Милягу.

Снова дорога, снова беспощадное солнце. Весело щебечут в бесцветных от зноя небесах неведомые пичужки: они высоко от наших земных забот, они равнодушны к тому, кто и за что кого тут, на земле, убивает, — они поют для всех, не различая нас. Мы быстро тупели от такой жары, не имея сил ни говорить, ни даже думать и мечтая лишь о прохладной тени.

Мы ехали вдоль той же степной речушки, не имея понятия, какие тут ещё есть источники воды. Изредка на её берегах встречались заросли ивняка — при виде них мы, не сговариваясь, поворачивали лошадь к речке, и пережидали полуденный зной в тени. Никакой прохлады тут не пряталось, только духота, но хотя бы солнце не выжигало наши тела.

А, если ивняк не встречался, то тогда нам приходилось отлёживаться просто под телегой. Миляга забредала в речку по самое брюхо и купалась, фыркая и разбрызгивая мутную, илистую воду со своей гривы.

Вскоре вода еле-еле доходила ей до колена. Не хватало сил у местных речек дотянуть до многоводного севера: пересыхали они в середине лета…