Военкор - Михаил Дорин

Пленные не шевельнулись, продолжили втягивать голову в плечи.

— Поговорим?

Ответа не последовало.

Понятно. Здесь не будет ни разговора, ни объяснений. Шокированный мужик в принципе вряд ли понимал, что происходит. Это было неудивительно в его состоянии.

Да и зная, сколько крови пролилось между арабами и израильтянами за все эти годы, особенно на Голанах, в Эль-Кунейтре, Южном Ливане, в Бейруте, о другой участи, как о казни, они уже и не мечтали. Нет, говорить они не будут.

Я задержался ещё на секунду, наблюдая, как одного из пленников пробивает крупной дрожью. Израильтянин с перевязанной головой впился взглядом в распятие, висевшее здесь на стене. Не знаю, откуда здесь взялся крест, но смотрелось очень символично.

Вздохнув, я развернулся и вышел, закрыв за собой решётчатую дверь.

— Молчат? — спросил один из охранников, и сам ответил на вопрос. — Боятся, и правильно делают… После всего того, что они натворили, пощады не будет.

Я зашёл в следующую комнату. Там были трое. Двое сидели, третий лежал на полу, закрыв лицо рукой. Наёмники. Двое белых, а третий чернокожий. У всех лица обветренные, покрыты ссадинами, у одного на руке повязка из куска штанины, пропитанная кровью.

И у каждого заметная татуировка. Та самая гора с полукругом звёзд и аббревиатурой В. R. I.

Я достал блокнот и ручку.

— Из какой вы частной военной компании? — спросил я, хотя прекрасно знал ответ.

— Мы гражданские специалисты! — заявил один из них на чистом английском, торопливо и слишком громко. — Обслуживали технику!

— Да-да, — подхватил второй, судя по акценту — немец. — Я механик. В мастерских работал! Только ремонты, никаких боевых действий.

Чернокожий молчал. Лицо было мрачным, челюсти сжаты. Он лишь посмотрел в мою сторону исподлобья, не участвуя в хоре.

— А как вы объясните, что вас взяли с оружием в руках? — задал я простой вопрос.

Англичанин замялся, бросив короткий взгляд на немца.

— Нам… Нам дали автоматы для самообороны! Это нормально! У всех сотрудников были! — затараторил немец.

— Да! Мы не стреляли в гражданских! Мы только защищали себя! — быстро добавил англичанин.

Я кивнул, сохраняя лицо каменным.

— Конечно. Все специалисты в таких местах ходят в бронежилетах и с М16 наперевес.

Они замолчали.

— Вы ведь знаете, что статус наёмников по международному праву вне закона? На вас не распространяется ни Женевская конвенция, ни какие-либо другие нормы.

При этих словах американец опустил глаза. Немец напрягся так, что казалось, он сейчас лопнет.

— Если не будете молчать, то есть шанс, что к вам отнесутся по-человечески, а не как к животным. Так что или будете говорить, или я ухожу.

Чернокожий, и по всей видимости старший в этой группе, впервые заговорил, почти не шевеля губами:

— Мы просто выполняли работу.

— За сколько? — спросил я.

Он медленно покачал головой. Они знали свои инструкции. И у них, как у крыс в ящике, была одна цель — выжить, хоть враньём, хоть молчанием. И все они прекрасно понимали, что их достанут, если сейчас они раскроют рот. Я закрыл блокнот, развернулся и вышел.

За дверью меня ждал Мохамед.

— Евреи согласились говорить, просят, чтобы ты зашёл ещё раз, — сказал он.

Я вернулся в комнату с израильтянами. Сел на пустой ящик, положив блокнот на колени.

— Ицхак, — представился один из них. — Бывший командир артиллерийского расчёта. Я прошу тебя передать моей супруге, что со мной всё будет хорошо.

Вот зачем он позвал меня обратно. Он принялся рассказывать о том, что в Иерусалиме у него большая семья.

— У вас была задача охранять здесь наёмников? — перебил я.

Он медленно кивнул.

— Приказ… я не оправдываюсь. Просто передайте моей семье, что со мной всё хорошо.

Мне удалось выведать к какой военной части он относится, узнать приказ, который он выполнял. Информация явно будет не лишней. А ещё он рассказал, что его мать и отец также умерли от обстрелов с этой стороны. И он обязан отомстить за их смерти, поэтому и пошёл в армию в 1973 году, и на первом своём задании обстреливал Эль-Кунейтру, мечтая попасть в тех, кто убил его родителей.

Я хотел задать ещё несколько вопросов, но услышал шаги за спиной. Повернулся и увидел в дверях Мохамеда. Его лицо было каменным. Похоже, что он услышал что-то из нашего разговора с пленным.

Он молча шагнул внутрь. Автомат был на ремне, но рука уже держала его за приклад. И когда он остановился перед Ицхаком, всё было ясно без слов.

Он взвёл затвор и упёр дуло в лоб еврею.

Тот не дёрнулся. Только приподнял подбородок и посмотрел в глаза Мохамеда.

— Это был приказ, — тихо произнёс он. — У вас были свои приказы, а у нас… От ваших рук тоже гибли люди.

Я медленно поднялся и, не торопясь, шагнул ближе.

— Мохамед…

Он не ответил. Автомат всё ещё был направлен в лоб пленного.

— Это не тот путь, — сказал я. — Он не в бою. Он сейчас пленный.

Рука Мохамада дрогнула, я чувствовал, что в этот момент тяжесть воспоминаний накрыло его с головой.

Я аккуратно прикоснулся к стволу автомата и опустил его. Мохамед сделал полшага назад и медленно выдохнул. Повернулся и вышел.

Я остался в комнате ещё на пару секунд. Ицхак опустил взгляд.

— Его семья пострадала? — прошептал Ицхак.

Я не ответил, но пленный всё понял без слов.

— Эта бойня ни к чему не приведёт. Мир через силу — путь в никуда, — произнёс я.

Услышав меня, Мохамед остановился и повернулся. Автомат на предохранитель он так и не поставил, а указательный палец будто застыл на спуске. Смотрелось особенно жутко, потому что в его взгляде по-прежнему не было ни одной эмоции.

— Идём, журналист. Нам…

Он не договорил, потому что в следующий миг снаружи громыхнуло. С потолка посыпалась побелка, а со стены упал крест.

Мохамед посмотрел на израильтянина, а потом подошёл к упавшему распятью и повесил обратно. Крестов евреи не носили, но было весьма символично.

Мы выскочили из подвала. Я понимал, что началось. Где-то наверху что-то глухо звякнуло, потом снова… Здание тряхнуло, с потолка посыпалась пыль, забившая глаза. Я пригнулся, инстинктивно. Второй удар последовал почти сразу. Грохот сотряс стены.

— Арта, мать её.

Я выскочил в предбанник, зажатый между стенами склада, и увидел