Тяжелый путь - Алексей Игоревич Ильин

Я поморщился и пошёл в ту сторону. Громов прав, чем быстрее я от неё отделаюсь, тем лучше.

В кабинете Гертруда Фридриховна что-то писала. Я мельком глянул и увидел, что это перечень вещей, необходимых ей для работы. Основательная женщина, чего уж тут. Она молча протянула мне лист с вопросами, я пожал плечами и подвинул его к себе.

— Что мне нужно делать? — спросил я, беря в руки ручку.

— Просто отвечайте на вопросы, — сказала она и впервые улыбнулась. — Отмечайте в квадратиках те ответы, которые кажутся вам правильными.

— А у этих вопросов вообще есть правильные ответы? — спросил я, вертя ручку в руках.

— Конечно, только для каждого человека правильный ответ свой.

— Ну-да, ну-да, — и я приступил к тесту, стараясь отвечать на вопросы как можно нейтральнее.

Когда закончил, протянул ей тест. Она его взяла, быстро просмотрела, потом отложила в сторону и посмотрела на меня более внимательно.

— Это всё? — спросил я, чувствуя себя неуютно под её взглядом. Было весело наблюдать, как она плющит Маркелова, но вот самому попасть под этот пресс почему-то не хотелось.

— Дмитрий Александрович, — она откинулась на спинку стула. — Я действительно могу вам помочь. Но вы должны принять мою помощь, а самое главное, вы должны осознать, что ваша проблема не рассосётся сама собой.

— Какая проблема, вы о чём? — я удивлённо посмотрел на неё. — Когда я говорил, что у меня нет психологических проблем, я именно это имел в виду!

— Хорошо, — быстро согласилась она. — Вы позволите провести ещё один тест, только сейчас вербальный?

— Если вы мне скажете зачем…

— Вы меня боитесь? — она еле заметно усмехнулась, а я повторил её жест, откинувшись на спинку стула и сложив руки на груди, закрываясь от неё.

— А вы пытаетесь взять меня на слабо, — наконец сказал я, встречаясь с её внимательным взглядом и очень осторожно проникая в её разум. А вот хрен тебе, Митя, тут стоит такой блок, что Рокотов позавидует. Я быстро убрал щуп, пока она не заметила, и попытался расслабиться. Так ведь говорят, если невозможно предотвратить насилие, то нужно максимально расслабиться.

— Получается? — она снова улыбнулась.

— Не особо, — я покачал головой. — Мне в большинстве своём всё равно, что обо мне подумают окружающие, кроме десятка близких мне людей. И я всегда могу договориться со своей совестью и гордостью. Они обычно очень охотно идут мне на уступки.

— Вы позволите задать вам несколько вопросов?

— Задавайте, — я вернул ей улыбку.

— Вас били в детстве? — от неожиданности я чуть со стула не свалился.

— Ого, вот прямо так в лоб? — я покачал головой. — Нет, меня ни разу не били в детстве. Пару раз, правда, прилетало мокрыми колготками от матери, но не могу сказать, что я этого не заслуживал.

— Вы считали себя избалованным ребёнком? — я только зубами скрипнул, но ответил.

— Да. Саша потакал мне почти во всём. Нельзя сказать, что я творил вообще всё, что хотел, но иногда случалось, да…

— Почему вы зовёте Александра Наумова Сашей?

— Привычка, — я прямо посмотрел на неё. — Сначала я делал это просто в пику ему, а потом привык.

— Как умер ваш отец? — когда прозвучал этот вопрос, я чуть воздухом не подавился.

— Это всем известно, об этом даже в газетах писали. Разрыв аневризмы…

— Я спрашиваю про вашего биологического отца, Дмитрий Александрович, не про Александра Наумова, — довольно мягко пояснила Рерих. Этот мягкий голос так сильно не вязался с ней, что я невольно ответил:

— Это был несчастный случай. Казимир упал с лестницы и сломал себе шею. Он был пьян, собственно, как и в остальные триста шестьдесят четыре дня в году, так что такой исход можно считать вполне закономерным.

— Вы видели это? — я вздрогнул и промолчал, тогда Рерих повторила. — Дмитрий Александрович, вы видели, как погиб ваш отец?

— Зачем вы хотите это знать? — я с ужасом услышал, что мой голос звучит глухо.

— Мне это совершенно ни к чему, — она пристально смотрела на меня. Постороннего вмешательства я не ощущал, значит, Рерих не пользовалась приёмами эмпатика, весьма серьёзно отнесясь к моему предупреждению. Но откуда в таком случае она знает⁈ — Вы утверждаете, что у вас нет проблем. Я вам говорю, что вы ошибаетесь. Проблема есть, и она идёт из вашего детства. Вы её не осознаёте, я её не поняла. Неужели это такой сложный вопрос? Вы видели, как погиб ваш отец?

— Да, я стоял внизу у подножья лестницы, когда он скатился прямо мне под ноги, — я словно слышал себя со стороны, словно это кто-то другой говорил, а не я. Что происходит?

— В вашем школьном деле написано, что смерть вашего приятеля с улицы, Быка, вы называете первой смертью, которую увидели. И что это сильно повлияло на вас, точнее, на ваше отношение к магии. Мне непонятна связь, но Вячеслав Троицкий именно так написал в характеристике, — её голос звучал как сквозь вату. А ещё я понял, что она готовилась к этой встрече. Дело моё читала, надо же.

— Мне было три года, я был ребёнком, детали не сохранились в моей памяти, увы, — я развёл руками.

— Дмитрий Александрович, почему вы не считаете гибель вашего отца первой смертью, которую вы увидели и осознали? — всё так же мягко спросила она, а я почувствовал, что не могу больше сдерживаться.

— Хватит, — я резко поднялся, чувствуя, как кровь отхлынула от моего лица. — Это как-то может повлиять на мою службу?

— Нет, — она отрицательно покачала головой. — Вы можете удивительно владеть собой. Я сомневаюсь, что кто-то действительно знает вас, знает, что вы чувствуете на самом деле. И да, похоже, вы были правы в своей оценке себя самого — у вас очень гибкая мораль и совесть. Насчёт гордости не уверена. И всё это, безусловно, не помешает вашей службе и бизнесу.

— Отлично. Всего хорошего, — и я направился к выходу из кабинета.

— Дмитрий Александрович, вы знаете, где меня найти, — сказала она мне вслед,