Проклятый Лекарь. Том 2 - Виктор Молотов

Зал, получив объяснение, взорвался аплодисментами. Они были рады обманываться.

— Потрясающе! Как живой!

— А голос! Вы слышали? Даже голос имитирует!

— Гений! Настоящий гений!

Я медленно выдохнул, осушив бокал шампанского одним глотком.

Костомар был временно нейтрализован. Он останется в этом бархатном гробу до конца представления. Главное, чтобы он не обиделся и не решил продемонстрировать публике ещё один фокус — исчезновение двери шкафа.

Бестужев и Долгоруков, стоявшие неподалёку, смотрели на меня со смесью шока и безграничного восхищения. Я только что предотвратил скандал, который мог бы стоить иллюзионисту карьеры, а хозяину дома — репутации.

Калиостро, бледный, но счастливый, закончил своё выступление под оглушительные овации (шкаф с Костомаром предусмотрительно укатили за кулисы), и вечер снова вошёл в своё привычное русло. Гости разбились на группы по интересам, обсуждая кто фокусы, кто политику.

Я заметил, как мой новый приятель, князь Долгоруков, направился к карточному столику, где ставки были высоки, а коньяк лился рекой. Вокруг него тут же собралась шумная группа молодых офицеров, а молодой поручик Свиридов — тот самый оптимист, что спорил о здоровье генерала Мартынова — очевидно, уже сильно перебрал шампанского.

Его щёки пылали, а глаза горели юношеским максимализмом.

— … и я утверждаю, — громко, на весь зал, вещал Свиридов, — что наше командование в Туркестане действовало блестяще! Слава русского оружия!

— Блестяще проиграло три сражения из пяти и положило под пулями дикарей половину гвардейского полка, — лениво, с усталостью ветерана парировал Долгоруков. — Я был там, поручик. Видел эту вашу блестящую тактику из окопов.

— Вы порочите честь армии! — побагровел Свиридов. — Подвиг отцов!..

— Я говорю правду. А правда в том, что бездарное командование и воровство интендантов погубили больше солдат, чем вражеские пули.

— Вы… вы… — Свиридов, проиграв словесный поединок, перешёл к последнему аргументу. Он сорвал с руки белоснежную лайковую перчатку. — Вы лжец!

Хлёсткий, унизительный удар по щеке Долгорукова прозвучал в наступившей тишине как выстрел. Музыка смолкла. Разговоры оборвались на полуслове. Сотня пар глаз устремилась на них.

Вечер перестал быть светским.

Долгоруков даже не дёрнулся. Он медленно, почти лениво стёр с щеки невидимый след от удара.

— Принимаю ваш вызов, поручик, — его голос был абсолютно спокойным. Он не был зол. Он принимал неизбежное.

— Господа, прошу вас! — Бестужев попытался вмешаться, его лицо стало каменным. — Не в моём доме!

— Честь офицера превыше законов гостеприимства, граф, — отрезал Свиридов, пьяно покачнувшись. — Сатисфакция. Немедленно!

Забавно.

Эти люди, облечённые властью и деньгами, в один миг превратились в дикарей, живущих по первобытным законам стаи. Одно слово, один жест — и цивилизованный фасад рухнул, обнажив древний ритуал.

Кодекс дуэлей был неумолим. Оскорбление требовало крови. И ничто, даже воля хозяина дома, не могло этого остановить.

Гости расступились, образуя круг. Кто-то из офицеров уже бежал за дуэльными пистолетами.

Свиридов пьян и взбешён. Он будет стрелять не целясь, на удачу. Долгоруков — ветеран, холодный и расчётливый. Он будет стрелять на поражение. Неравный поединок.

Если их не остановить, через пять минут у меня появится новый пациент. Или новый труп.

Через несколько минут секунданты, молодые офицеры с серьёзными, сосредоточенными лицами отмеряли шаги. Я стоял чуть в стороне, рядом с Аглаей, которая мёртвой хваткой вцепилась в мой рукав.

— Это безумие, — прошептала она, её зубы стучали то ли от холода, то ли от ужаса.

— Это дворянская честь, — поправил я с холодным интересом антрополога. — Безумие с многовековыми традициями.

Противники встали спина к спине. Тяжёлые дуэльные пистолеты в их руках выглядели неуместными, варварскими артефактами в этом мире электричества и автомобилей.

— Расходитесь! — скомандовал главный секундант.

Десять шагов. Скрип полов под сапогами в мёртвой тишине. Разворот.

— Стреляйтесь, господа!

Два хлопка, почти слившиеся в один, разорвали ледяную тишину ночи.

Долгоруков лишь слегка покачнулся, схватившись за левое плечо. Кровь тут же начала проступать тёмным, почти чёрным пятном сквозь белый мундир. Ранение. Болезненное, но не смертельное.

А вот поручик Свиридов… он не вскрикнул, не схватился за рану. Он просто рухнул на мраморный пол, как подкошенная марионетка, у которой внезапно обрезали все нити.

— Врача! — крикнул кто-то из толпы.

Я освободил свой рукав из хватки Аглаи и бросился к упавшему. Опустился на колени, расстегнул его горячий от недавней жизни мундир, ища входное отверстие. Грудь. Живот. Спина.

Ничего.

Никакой крови. Никакого входного отверстия. Белоснежная рубашка была девственно чиста.

Я проверил пульс на сонной артерии — пустота. Приложил ухо к груди — могильная тишина. Поднял веко — зрачок был широким, чёрным, и не реагировал на свет.

Все признаки клинической смерти, но… если его не подстрелили, то от чего он тогда умер? Или не умер?

Глава 17

— Он мёртв! — истерично взвизгнула какая-то дама в изумрудном платье. — Убийца! Барон Долгоруков убил его!

— Это подлое убийство! — выкрикнул молодой офицер, явно приятель Свиридова, выхватывая шпагу из ножен. — Арестовать барона немедленно!

Громкое заявление, если учесть, что Долгоруков правил дуэли не нарушал. Но сейчас все были на эмоциях, и это мало кого интересовало.

Толпа загудела, как встревоженный улей. Ещё минута — и начнётся самосуд. Аристократы обожают драмы, особенно когда кровь уже пролита.

Игнорируя истерические крики и звон стали, я сосредоточился, активируя некро-зрение.

Картина, открывшаяся мне, заставила мысленно выругаться.

Физическое тело Свиридова было абсолютно цело — никаких пулевых ранений, никаких повреждений органов. Но его энергетическая структура… это было поле боя после магической бомбардировки.

Каналы Живы были не просто повреждены — они были выжжены, разорваны в клочья, словно кто-то взорвал внутри него крошечное, злое солнце. И самое интересное — остатки его жизненной силы всё ещё слабо циркулировали в этих обрывках, медленно утекая в ничто.

Он умирал не от пули. Его естество разрывалось на части изнутри.

Магия. Определённо. И очень грязная.

Я снова открыл глаза. Хаос вокруг нарастал.

Несколько офицеров уже окружили Долгорукова, требуя, чтобы он сдал оружие. Бестужев пытался их урезонить, но его никто не слушал.

Игнорируя всё это, я начал методично, сантиметр за сантиметром обыскивать тело Свиридова.

Карманы мундира — пусто. Манжеты — ничего.

Расстегнув верхние пуговицы его мундира, мои пальцы наткнулись на что-то твёрдое и неестественно холодное под тонкой тканью рубашки.

Серебряный медальон на тонкой цепочке.

Старый, потускневший, покрытый тонкой паутиной трещин,