Предел. Воплощение - Евгений Сладков

«Разделённое исследование»!

Когда группа сталкивается с чем-то невероятным или попадает в странное место, то для лучшего разрешения такой ситуации древние всегда делились на более мелкие из одного-трёх человек. И превозмогали!

Для меня, конечно, загадка, как это у них так получалось, и как Микт дошёл до неё же, и почему я согласился с её применением в нашем случае… Наверное, сто́ит обвинить в том тёмный напиток. Но мы последовали этой методе и разделились, разойдясь по обе стороны улицы — Миктлан выбрал левую, так что мне досталась правая. Так и направились к центру города, заглядывая по возможности в каждое здание на пути — некоторые были заперты.

Первые несколько у меня оказались совершенно непримечательными — одноэтажные, пустые. Но постепенно картина менялась — сперва в зданиях стали попадаться предметы мебели, затем пошли двух- и трёхэтажные строения, наполнение которых становилось всё богаче и разнообразнее. Точнее, когда-то таковым оно было. Сейчас же моему взору представали лишь бледные тени былого. И много-много нетронутой веками пыли. В паре зданий даже довелось побродить в ней по колено — видимо, предметов, распавшихся от времени или иных причин, здесь содержалось особенно много. Хотелось просеять её всю — наверняка что-то да нашлось бы в недрах, но где ж столько времени жизни набрать? Оно-то у нас точно ограничено — еды оставалось от силы на пару приёмов. Если к тому моменту не найдём новое пропитание себе, то беда-печаль нас ждёт с распростёртыми объятиями — Голодная Смерть никогда не дремлет! Потому приходилось обследовать всё очень и очень бегло — не искать ключи, аналогичные таковому от таверны, не разгадывать какие-то иные загадки, с тем же открытием новых видов дверей или ящиков.

Так что, по сути, всё разнообразие внутри домов сводилось лишь к видам мебели да стилям письма на ней или каких-то иных предметах обихода, выполненных из вечного камня. Иногда роспись попадалась такая, что, руку дать готов на отгрызание Ликаону, Миктлан не устоял бы и зарисовал её всю, несмотря на затраты драгоценного времени.

Эти простецкие здания окраины, с которой начался наш путь, постепенно сменялись всё более и более красивыми внешне — появлялись резные украшения стен и откатных дверей орнаментами самой разной сложности. А затем и вовсе пошли настоящие шедевры местной архитектуры. Впрочем, не только здания ими являлись. Местами улица, по которой пролегал наш путь, настолько расширялась, что в её середине стояли многочисленные резные скамьи, иногда даже хотелось сказать — вычурные, а на перекрёстках располагались фонтаны, ныне, конечно, неработающие. Но воображение у меня богатое, тренированное многими книгами библиотеки, в том числе творениями древних с их захватывающими иллюстрациями, так что живо представлял себе красоту, что могла когда-то создаваться источниками воды. Расстраивало только, что ни одной статуи пока так и не встретил, не увидел, а они наверняка бы пролили свет на то, кто же здесь жил, являлся истинным хозяином города когда-то, в эпоху до пауков…

Возвращаясь же к зданиям-шедеврам, то после очередной трёхэтажки началась громадная композиция-ансамбль длиной метров во много. Сперва я шёл вдоль стены высотой в четыре-пять местных этажей. Она вся — от самого низа до теряющегося во тьме верха — была украшена письмом из тысяч переплетающихся и пересекающихся линий — сложнейший рисунок из встреченных и, не побоюсь предположить, вообще из существующих в городе!

Добравшись до входа в само сооружение, обнаружил, что он как две капли воды походил на тот, что мы уже видели перед перемещением в город. Разницы только — теперь фасад не являлся частью скалы, а проём входа не перекрывала никакая пелена. В остальном же — такие же колонны с изображением полчищ неизвестных Зверей, такие же паучьи статуи-стражи. Подозрительно? Ещё как! Всё явно указывало, что здание далеко не простое — никто не станет беспричинно как создавать копию другого, так и творить красоту настолько сложным письмом. Да и насчёт копии — скорее это там мы видели копию отсюда… Так ещё и за проходом внутри царил непроглядный мрак, что не разгонялся никакими отсветами, бликами извне больше, чем на пару шагов.

Тут уже одному идти внутрь на исследование чутка не хотелось, так что оглянулся в поисках Миктлана на другую сторону, но огонёк его кристалла как раз исчез в очередном здании. Что ж, значит, не Судьба — пойду сам! Никакой дополнительной подготовки проводить не стал — в левой руке всё также зажат осколок кристалла, в правой — нож. Кирка же отошла Миктлану вместо его почившего оружия. И рюкзаки, которые перед обследованием всех прошлых домов всегда складывал у входа, в этот раз решил взять с собой. Оставлял их ранее по двум причинам. Первая — незачем тащить их внутрь небольших зданий. Вторая — это наш согласованный с Миктланом ориентир на то, где находится товарищ. Но замену я оставил даже более приметную, чем рюкзаки. У входа бросил ключ-кристалл от таверны, что теперь сверкал своим фиолетовым светом среди зелени мостовой.

Вздохнул и сделал шаг вперёд, во тьму.

И всё прошло гладко — ни внезапного врага-ступенек, ни скрытой пелены-телепорта. Лишь безграничный мрак, отступавший на считанные шаги под натиском моего света. Так и продолжилось — я шёл дальше, тьма отступала, чтобы тут же вновь сомкнуться за спиной. Если бы не зелёный контур прохода позади, думаю, обратного пути мне никогда не сыскать здесь самому. Так говорю неспроста, потому как пробовал сделать по сотне шагов влево-вправо в поисках крайних стен-границ и не обнаружил их. А ведь когда снаружи шёл вдоль стены, то от угла ансамбля до входа было всего-то около пятидесяти шагов. Очередные игры-загадки с пространством, с расстоянием. Наверное, если встречу подобное ещё раз здесь, точно приду в какое-то пограничное состояние.

Считал шаги, не только сделанные вбок в поисках границ, но и совершаемые вглубь. В качестве их предела зафиксировал себе значение в тысячу. И на всём их протяжении из доступного взору были лишь серый пол, испещрённый знакомыми ленточными узорами, да серо-чёрные колонны с картинами неповторяющихся Зверей. И первые пятьсот шагов я внимательно разглядывал все изображения, поражаясь изобретательности творца. Творца колонн или настоящих Зверей — кто знает, где тут первоисточник… К девятисотому уже совершенно не обращал на них внимания, определив для себя, что кто бы ни создал таких монстров в любой форме — барельефной или живой, он самый настоящий безумец, потому что некоторые Звери выглядели