Меткий стрелок. Том III - Алексей Викторович Вязовский

приводить аргументы. Даже дошел до истории бунта Стеньки Разина и Емельки Пугачева. Я же смотрел в окно, и мне казалось, что я вижу Россию. С ее полями, деревнями, церквями. С ее страданием и надеждой.

Поезд набирал ход. За окном проносились все те же пейзажи, но теперь они казались мне иными. Не просто красивые, но наполненные глубоким, трагическим смыслом. Я думал о Радищеве, о его «Путешествии из Петербурга в Москву». Он ехал и описывал то, что видел: нищету крестьян, произвол помещиков, рабство, которое разъедало страну изнутри. Я ехал сто лет спустя, и, казалось, мало что изменилось. Те же поля, те же покосившиеся избы, тот же произвол, то же смирение.

Только я не Радищев. Я не просто наблюдатель. Я человек действия. И я приехал сюда не только смотреть, но и менять историю.

Глава 23

Воздух Москвы, в отличие от влажного и пронизывающего Петербурга, был сухим, теплым. Над головой, сквозь стеклянный потолок вокзала, пробивался бледный мартовский солнечный свет, окрашивая клубы паровозного пара в молочно-белые тона.

Едва проводники откинули лесенки вагонов и взяли под козырек, я первым спустился на перрон. Всю жизнь прожил в Москве, стоило поезду въехать в пригороды, в душе все заиграло, запело. Захотелось поскорее пройтись по улицам, вдохнуть атмосферу старой столицы. Но как говорится, расскажи Богу о своих планах…

Стоило мне оказаться на перроне, как навстречу шагнул импозантный модный мужчина лет пятидесяти. Его дорогое распахнутое пальто из черного драпа, под которым виднелся безупречный костюм-тройка, идеально сидел на крепкой, но не тучной фигуре. Лицо мужчины украшала аккуратная седая бородка — не та «лопата», которую я привык видеть в Питере, и без усов вразлет «а-ля Буденный» — очень небольшая, «фигурная». Глаза, живые и проницательные, с легкой усмешкой скользили по мне, словно уже оценивая и взвешивая. Позади мужчины, словно тени, стояли два чернявых парня, одетых дорого, в одинаковых котелках.

— Мы не представлены — произнес на почти чистом английском произнес «модник» — Но я позволил себе встретить вас, мистер Уайт. Разрешите представиться. Лазарь Соломонович Поляков, московский банкир.

Голос Полякова низким и бархатным, с легким, почти неуловимым акцентом, который, как мне показалось, намекал на южные корни.

— Мне сообщили, вы свободно говорите по-русски, — добавил он, приподнимая цилиндр.

— Интересно, а кто сообщил? — не скрывая удивления, спросил я, переходя на русский, хотя мне и было не по себе от того, что меня так быстро раскрыли.

— Об этом чуть позже. Прошу вас в мой экипаж.

Едва Поляков закончил фразу, как оба парня подскочили, забрали чемодан и попытались забрать саквояж. Не отдал. Там лежал мой верный Кольт Миротворец. Которым я «умиротворил» уже стольких… Вокзальные носильщики, опешив от такой наглости, попытались что-то сказать, но, увидев холодные взгляды парней, покорно отступили, лишь что-то бурча себе под нос.

Поляков… Что-то знакомое мелькнуло в моей памяти. Не он ли возглавлял целую династию промышленников и банкиров, чье имя было известно далеко за пределами России? Евреи, крестившиеся в православие, создали огромную империю, включавшую банки, железные дороги, промышленные предприятия. Это были люди нового времени, прагматичные, хваткие, их влияние было огромным, особенно здесь, в старой столице.

А Москва то бьет с носка! Эта мысль, словно молния, пронзила меня. Не успел выйти из поезда — уже взяли в оборот. Старая столица своим ритмом жизни выигрывала сто очков у высокомерного Питера с его парадными и поребриками. Там все было чопорно, размеренно, словно на параде. Здесь же — все иначе, резко, стремительно. Моя столь тщательно спланированная поездка «инкогнито» превратилась в пустышку.

Поколебавшись лишь мгновение, я решил принять правила игры. Сделав глубокий вдох, я шагнул вслед за Поляковым, направившись к выходу. Мы оказались на привокзальной площади, на которой бурлила толпа людей. Большое скопище народа наблюдалось вокруг… автомобиля.

— Разойдитесь! — крикнул один из парней, что нес мой чемодан. Зеваки нехотя расступились.

В центре толпы блестел на солнце тёмно-синий кузов двухместного автомобиля. Подошёл ближе и узнал по фотографиям: как в журналах «La Nature».

— Panhard-Levassor! — похвастался Поляков, хлопая ладонью по высоком колесу — Первый бензиновый экипаж Москвы. Мой.

Спереди — медный радиатор, решётка с узором в виде ромбов, по бокам — никелированные фонари. Кабины нет, руль тоже отсутствовал: вместо него торчала прямая ручка, похожая на рычаг паровой машины. Двигатель скрывался под коротким капотом, откуда шли медные трубки к бачку воды и к бензиновому резервуару.

— Нравится? — спросил Поляков, поглаживая блестящий лак. — Здесь четырёхтактный двигатель Даймлера на восемь лошадиных сил, карбюратор Сурльера. Цилиндры горизонтально расположены, сцепление дисковое, коробка передач с тремя скоростями. Едет до двадцати верст в час по шоссе. А на мостовой — чуть меньше, но всё равно быстрее любого рысака.

— Впечатляет, — признался я. — Неужели вы им сами управляете?

Банкир с гордостью расправил плечи:

— Да. Я не только купил его, но и выучился шофёрскому делу. Сам месье Панар приезжал из Парижа. Теперь каждый винт тут знаю. Хочу быть не просто богачом в экипаже, а хозяином своего хода.

Я провёл рукой по боковине. Лак был тёплый от мартовского солнца, латунь — холодная. Под кузовом виднелись массивные рессоры, смазанные густой жёлтой смазкой.

— А почему не наш, Фрезе? — спросил я. — Пишут, он уже серийно выпускает автомобили.

Поляков махнул рукой:

— Думал об этом, конечно. Я даже смотрел чертежи. Но у Фрезе вечная беда: карбюратор засоряется, бензин льётся неравномерно, мотор чихает, глохнет. Мастеровые жалуются, что каждый день чистить приходится. У меня нет времени на эти капризы. Французский, впрочем, тоже не без греха: за полгода дважды ломался — однажды лопнул патрубок водяного охлаждения, другой раз — треснул зуб шестерни в коробке. Но всё же он надежнее. И мастерская в Париже присылает детали очень быстро. Подумываю купить второй.

Он открыл боковую дверцу, которая была всего лишь низкой заслонкой, и показал внутренности. Сиденья обтянуты чёрной кожей, между ними — длинный рычаг для переключения передач, впереди — педали газа и тормоза. На полу — латунные планки, чтобы каблуки не скользили.

— Смотрите, — сказал он, садясь за руль. — Это ручка регулировки подачи бензина, тут гудок. Заводится снаружи кривым стартером. Повернёшь два раза — и мотор оживает. Но сначала надо разжечь трубку накаливания.

Ага… свечей зажигания у Панара нет. Приходится вручную. Чернявые помощники Полякова снова накричали на толпу, она подалась