Сказания о мононоке - Анастасия Гор

– Ты что, до сих пор не научился писать? Обещал же, что поработаешь над своей каллиграфией!

– Он правда писать не умеет? – изумилась Кёко, ведь тогда, в городе, она решила, что Странник шутит.

Нана только покачала со вздохом головой.

– Ладно, ладно, – сдалась она. – Я всё сделаю. Но не сейчас.

– Долго нам ждать?

– Дней пять.

– Хорошо, – сказал Странник.

– Не хорошо! – воскликнула Кёко, сжимая пальцы на лакированных ножнах, которые уже вернула себе на пояс и придерживала теперь на всякий случай рукой, косясь назад, на каменные фигурки. – Ты сам сказал, что мононоке каждые девять дней появляться будут. А через пять дней как раз настанет девятый, и если мы не успеем запечатать меч до ночи…

– Хм, действительно. Надо управиться за четыре, Нана, а не то Кёко окончательно рассудок потеряет.

– Всё с моим рассудком в порядке! Я ведь оммёдзи. Дело не в этом…

– Конечно-конечно. Напомни, кто из нас двоих видит бегающих каменных человечков?

– Но они правда чуть не утащили мой меч, эти статуэтки из святилища! – вспыхнула Кёко, тыча пальцем в сторону алтаря, где по-прежнему стоял их ровный ряд, пока до неё дошло. – Минутку… Я ничего не говорила о каменных человеках. Ах! Так, значит, ты тоже их видел!

– А? Что ты сказала? Какие человечки?

Кёко знала, что обучаться у Странника, величайшего из экзорцистов, будет непросто и что ей наверняка придётся страдать. Но она никогда не думала, что страдания эти будут настолько ужасны. Горение плоти живьём не сравнилось бы с тем, что Кёко чувствовала, когда он пытался делать вид, что он не говорил минуту назад то, что сказал, и улыбался вот так, демонстрируя звериные клыки, из которых две пары особенно сильно выпирали и заострялись сверху и снизу. Зверем он и был во плоти. Нет, чудовищем! Хуже, чем мононоке, которые собирались терзать Кёко по ночам на протяжении трёх лет, потому что Странник делал это ежедневно. Согласился учить, но не учил; отвечал на вопросы, но ответов Кёко каким-то образом так и не получала; вёл за собой, но никуда не приводил; и только раздражал её, дразнил, издевался. В какой-то из дней Кёко даже решила, что это и есть один из его уроков – урок терпению, – пока она наконец не поняла.

Народный титул «Великий» просто не означает, что человек при этом не идиот.

– Ну вот, слишком поздно, – охнула Нана, и они оба повернулись к ней. – Вам надо спрятаться. Сидите здесь, и чтоб ни звука, поняли? Я позже всё объясню.

А в следующую секунду храм вздрогнул, и желание спрятаться у Кёко действительно возникло, хотя она ещё и не понимала от кого. Судя по нарастающему грохоту, по каменной лестнице с холма спускалась по меньшей мере дюжина лошадей. Они громко ржали, остановившись где-то возле тэмидзуи, а затем всадники спешились, и звуки снаружи стали ещё хуже: мужские голоса, лязг железных доспехов, крик «Стройся!», который всегда знаменует по меньшей мере появление благородных господ.

«По крайней мере, не разбойники», – утешилась Кёко, но при виде Наны, судорожно задёргивающей занавески и тушащей очаг водой, засомневалась, не было бы лучше повстречаться с ними. На мгновение под кухонной занавеской мелькнуло золото паланкина, который по лестницам с холма спустили не иначе как с помощью ветряных ками, и показался широкоплечий высокий силуэт, прыжком покинувший его.

Кёко тут же пригнулась, руководимая жестом Наны, а Странник надел на спину свой короб, продев руки через ремешки. Крышу паланкина, успела увидеть Кёко, венчали резные львы и кисточки чёрной бахромы.

«Чёрная! – ахнула про себя Кёко. – Выше этого цвета только пурпур, а значит…»

– Нана, у тебя неприятности? – спросил Странник, но Нана на вопрос не ответила. Сказала только:

– Прошу вас, не вмешивайтесь. Он не должен узнать, что здесь есть кто-то ещё. Я ему обещала.

И выскочила за дверь. А вместе с ней повыскакивали все каменные статуэтки, которые в этот раз исчезли даже быстрее, чем Кёко моргнула, просто «оп» – и нет их. Шёлковых нитей, выстилающих потолок, тоже поубавилось: все они, очевидно, устремились вслед за своей хозяйкой, как змеи. Покой внешнего святилища уже нарушил топот. Половицы скрипели под весом самураев в рогатых шлемах, и Кёко успела насчитать аж десять таких, подставив зрячий глаз к узкой щели вдоль сёдзи. Тени оттуда легли на лицо Кёко, и на несколько минут она словно и на второй глаз ослепла – настолько много во внешнем святилище скопилось людей и так мало осталось фонарей, которые они бы не закрыли собой.

Когда самураи рассредоточились по углам, Кёко наконец увидела то, что увидеть и пыталась: тот самый человек, выбравшийся из паланкина, очутился в центре зала. Прямой, как игла, и такой же колющий в своих резких движениях и жестах. Чёрная накидка без рукавов, накрахмаленные и торчавшие, как наконечники стрел, наплечники, струившиеся в пол хакама, и шёлковые завязки-помпоны в виде хризантем под грудью и на боковинах штанин. Все слои расписывал столь мелкий и утончённый узор перламутра, что казался игрой света на ткани, но присмотрись – и разглядишь среди тех камоны благородного рода, вытканные такой же серебряной нитью, как та, которую протянула за собой Нана. Она прямо напротив молодого господина и стояла.

– Скучала по мне, жрица? – спросил её он, поддев кончиком пальца за подбородок, опущенный вместе с маской.

Пепельные волосы, забранные на его затылке атласной лентой и костяным гребнем, напомнили Кёко о дыме из кисэру Странника, которую он успел затушить, чтобы запах табака и белёсый дым не просочились за дверь. А ещё Кёко почему-то вспомнила любимую сказку Цумики о жестоком лунном принце, которому до того не нравилось, что его невеста смотрит по ночам на звёзды, что он выколол ей глаза и всегда носил их с собой, дабы они только на него отныне и глядели, когда он вытаскивает их из кармана.

Кёко бы не удивилась, если бы и этот молодой господин вынул из-за пазухи нечто подобное.

– Ты ведь не нарушила наших правил? Ты здесь одна?

– Конечно, ваше благородие. Я готовила ужин. Желаете угоститься?

– Нет, не желаю.

Кёко отодвинулась от сёдзи и на всякий случай забралась за ширму к Страннику, сидящему там. Нефритовые глаза светились в темноте, как драгоценности на дне шкатулки.

– Это даймё провинции Кай, – сообщила Кёко тихо, наблюдая, как подёргиваются его уши, будто он слышит всё даже на таком расстоянии. – Вот только… Необычно это…

– Что необычно? – впервые Странник посмотрел на Кёко так, как она хотела, чтобы он посмотрел на неё хотя бы раз – с неподдельным интересом.

– Конечно, я