Точка Бифуркации XIV - Дейлор Смит

— Князь Пожарский так бы не сказал, — в отличие от сына, без всякой улыбки и иронии в голосе, совершенно серьёзно заметил Владимир Анатольевич. Сказано это было сухо и сдержанно, с той особой твёрдостью, которая не оставляет сомнений в серьёзности слов.

Всё ясно. Как и ожидалось, новости из замка моих врагов дошли до Романовых довольно быстро. Впрочем, ничего удивительного — другого и ждать не стоило. Однако, непосредственно мою причастность к этому делу ещё нужно было доказать.

— Вероятно, вы правы, Ваше Величество, — безэмоционально произнёс я, сохраняя в лице уважительную серьёзность. — С ними у нас действительно была серьёзная война. Но, справедливости ради, Пожарские сделали всё, чтобы она вообще началась.

Я специально постарался выдержать нейтральный тон, делая вид, что не понимаю к чему было минувшее упоминание о Геннадии Семёновиче.

— Не юли, князь, — в голосе монарха снова проступили стальные нотки, а взгляд его стал резче. — Пожарский этой ночью пропал из собственной спальни. Замок подвергся атаке.

Владимир Анатольевич откровенно давил меня своим взглядом, очевидно рассчитывая получить какие-то ответы. Неужели он всерьёз считает, что это может заставить меня в чём-то признаться?

— Что ж… я бы солгал, если бы сказал, что эта новость меня расстраивает, — медленно, без лишней эмоциональности, произнёс я. — Геннадий Семёнович жив?

В такие моменты, когда начинается серьёзная игра, где нужно следить за каждым своим словом, главное — много не болтать. Отделываться короткими фразами, проявляя при этом уважение к собеседнику, и ничего не признавать — навык, отточенный мной ещё с самого детства.

Романовы почти синхронно переглянулись. По выражению лица Глеба нельзя было сказать, что происходящее его хоть как-то задевало. Складывалось довольно стойкое ощущение, что ему будто было плевать на Пожарского и то, что с ним произошло. Более того, у меня даже сложилось впечатление, что ему и на Виндзор было плевать, в отличие от своего отца. Цесаревич то ли находился в каком-то возбуждённом после случившегося праздника и сопутствующих с ним знакомств состоянии, либо просто-напросто устал от тяжёлого вечера, либо, что менее вероятно, внезапно проникся ко мне дружбой, не желая отыгрывать роль злого полицейского, как это у них происходило обычно раньше.

Император же, напротив, оставался сосредоточенным и мрачным. Его взгляд был прямым, цепким, и в нём не чувствовалось ни усталости, ни рассеянности — только недовольство и желание докопаться до сути.

— Не делай вид, что тебе об этом всём неизвестно. Где князь Пожарский⁈ — произнёс он резко, но при этом не повышая голоса.

— Хотите откровенность? — я сделал короткую паузу, прежде чем продолжить. — Будь у меня информация, что этот человек жив и где-то кем-то удерживается, неважно для каких целей, я бы без колебаний прибыл туда и попытался его убить. Это ведь мой враг, Ваше Величество, — я слегка пожал плечами, произнося это без вызова, но и без малейшего смущения.

— Судя по услышанному, ты, верно полагать, считаешь, что можешь творить беззаконие на моей земле?

— Ни в коем случае, — качнул я головой, выдерживая взгляд собеседника. — Но если позволите, то спешу напомнить, что в мирном договоре, который мы с ныне, полагаю, уже княгиней Пожарской подписывали в вашем присутствии, ни слова о нашем примирении с Геннадием Семёновичем и тем более о гарантиях его жизни не было. Он в ту сделку не входил.

— Это не отменяет того факта, что ты, без объявления войны и моего одобрения, напал на чужой замок внутри нашей империи и похитил человека! — со сталью в голосе, довольно жёстко и раздражительно промолвил Владимир Анатольевич.

Признаться, я, наверное, чуть ли не впервые видел императора в подобном настроении. И честно сказать, ощущая ту ауру, которая сгустилась в помещении, продолжать его злить мне не хотелось. Тем не менее, это не означало, что я был готов отступить от своих позиций — не собирался облегчать им задачу и раскрывать судьбу Пожарского, равно как и признаваться в его устранении. Поговорим об этом, когда и если у вас будет что мне действительно предъявить.

— Звучат очень серьёзные обвинения, Ваше Величество, — спокойно ответил я, несколько раз покачав головой из стороны в сторону. — Вероятно, у вас есть какие-то доказательства? — ни иронии, ни бравады, лишь твёрдость и лёгкая безмятежность.

Давление, конечно, ощущалось со стороны императора колоссальное. Это был не телекинез или какая-то другая магия. Нет. Это был вес человека, глыбы, невероятно сильной личности, которая своей волей была способна продавливать саму реальность. А сейчас он пытался продавить меня. Но… как говорится, чем больше давление, тем сильнее сопротивление.

— В конце концов, это же целый князь. Как его можно похитить? Он же не ребёнок беспомощный, — отметив, как император без остановки сверлит меня взглядом, тем же тоном, но при этом даже не пытаясь изобразить какое-либо удивление на лице, добавил я.

— Ты думаешь мы ничего не видим? Десятки проведённых тобой операций анализировались тщательнейшим образом, — всё-таки снизошёл до ответа Владимир Анатольевич. — Почерк, манера, используемые инструменты и другие различные нюансы… Минувшее нападение на родовой замок Пожарских — не исключение. Не пытайся водить меня за нос, Алексей. Это мне не по нраву.

Что ж… Это было довольно любознательно, хотя и неудивительно. Небось, опять целый отдел по мою душу работает. Знаем, проходили.

— Что вы от меня хотите, Ваше Величество? — не желая вступать в ненужную полемику, решил задать прямой вопрос я.

— Я хочу, чтобы тебе было ясно, — начал он, чуть подавшись вперёд, — что в такие моменты ты начинаешь казаться слишком непредсказуемым. Слишком самовольным. И слишком опасным.

Тут уж вынужден согласиться. Если попытаться взглянуть на ситуацию с их стороны, то, пожалуй, именно так оно и выглядело. И самым напрашивающимся действием для верховного лидера представлялось, как минимум, «поставить меня на место».

Мы несколько секунд смотрели друг на друга. Спокойно выдержав напряженный взгляд монарха, я оставил его слова без комментария. Готовясь к операции по устранению Пожарского, я отлично понимал, что реакция императора на подобную выходку мягкой никак быть не может. Романовым только удалось наладить в империи мир, а стране — выдохнуть после череды былых ужасных потрясений, как вдруг случается новое. Не такое ужасное и страшное, но рискующее стать вполне