Юсупов. Тьма Внутри - Гоблин MeXXanik

складки одежды и следы пыли на ступенях крыльца. Всё выглядело так, будто художник не выдумал эту сцену, а просто перенёс её откуда-то, где всё это уже случилось.

Я почувствовал, как внутри скребёт лёгкая тревога. Без видимой причины — просто что-то в этом изображении вызывало беспокойство.

— Отличная работа, не правда ли? — произнёс незнакомец, заметив мой интерес к картине.

Я кивнул:

— Интересно исполнено. Очень живо. Будто сейчас что-то произойдёт.

Человек в маске лукаво усмехнулся, едва заметно:

— Исполнение здесь вторично. Главное — это смысл. А он, я думаю, вам уже вполне понятен, Василий Михайлович.

Незнакомец чуть склонил голову, разглядывая меня так, будто пытался считать ответ ещё до того, как я открою рот. Как наставник, знающий, что ученик уже всё понял, просто пока не решается сказать вслух.

Я не сразу ответил. Посмотрел на застывшую в картине сцену: пыльного путника и улыбающегося старика, у которого за спиной всё ещё оставалась неясная, но ощутимая угроза.

— Я знаю только одно, — сказал я тихо, почти для себя. — Хозяин дома лжёт путнику.

— И как вы это определили? — поинтересовался собеседник, не меняя выражения лица.

— По позе, — ответил я, всё ещё глядя на картину. — Старик стоит слишком прямо. Будто нарочито показывает, что он «свой». Смотрит не на гостя, а чуть мимо. Как будто уже решил, что с ним делать. И ещё меня беспокоит его правая рука. Он держит её за спиной, словно что-то прячет.

Я на мгновение замолчал. А затем продолжил:

— Думаю, когда парень войдёт в дом, всё пойдёт совсем не так, как он рассчитывал.

— Верно, Василий Михайлович, — подтвердил человек в маске, голос его оставался спокойным, почти ласковым. — Это часть триптиха, который называется «Гостеприимный хозяин». На первой картине улыбчивый и доброжелательный старик встречает путника. И делает вид, что рад, но все это маска.

Гость чуть наклонился вперёд, и тень от маски скользнула по его плечам, как полоса облака.

— Все это для того, чтобы усыпить бдительность, — продолжил он. — Вы это подметили точно. Хозяин дома уже решил, что делать. И ничего хорошего для парня в этой встрече нет.

Я медленно кивнул, хоть и понимал, что разговор ушёл куда-то глубже обычной беседы о живописи. Здесь было что-то ещё.

— И чем же всё заканчивается? — спросил я, скорее чтобы не прерывать ход мыслей собеседника.

Человек в маске чуть повернулся, будто смотрел на невидимые продолжения полотна.

— На второй картине, — сказал он, — тот же парень. Только уже в подвале. Старик заманил его туда обманом. На изображении — тесное пространство, каменные стены, и парень лежит на полу. Бродяга ещё жив, но уже понимает, что попал в беду.

Я слушал, и внутри у меня что-то сжималось. Не от самой сцены, а от того, как буднично он об этом говорил. Без тени злобы, без удовольствия. Просто — как есть.

— А на третьей, — продолжил он после короткой паузы, — парень привязан к столу. Хозяин дома стоит рядом и точит нож. Всё то же лицо — мягкое, вежливое, будто сейчас пригласит на чай. А у парня на лице… уже нет страха. Только понимание. Он знает, что происходит. И что будет дальше.

Я отвёл взгляд от картины. Потому что уже не мог на неё смотреть, как прежде.

— Он станет обедом, — заключил человек в маске, почти буднично.

— Жутковатый замысел, — протянул я, снова глядя на картину, теперь уже иначе. — Он наверняка что-то символизирует.

Человек в маске усмехнулся. Коротко, будто сам для себя, и покачал головой. Но не пояснил. Ничего не добавил. Просто замолчал.

Я выдержал паузу, а потом, слегка наклонившись вперёд, спросил:

— Итак… зачем вы здесь?

Он ответил без тени колебания:

— Потому что нам так и не удалось поговорить.

Голос его был всё тот же — ровный, мягкий, чуть отстранённый.

— Я не мог долго удерживать вас в воспоминаниях Земсковой, — добавил он. — Вы начали сопротивляться.

Незнакомец смотрел прямо, не отводя взгляда. Без агрессии. Как будто знал, что я всё равно продолжу разговор. И, что самое неприятное, был в этом прав.

Я молчал. Внутри всё было не то чтобы спокойно, скорее… насторожено. Что-то во мне искало выход из этой комнаты, даже если тело сидело спокойно.

Мой взгляд вновь скользнул к картине.

— Ловкий намёк вы оставили на полотне, — сказал я наконец. — Значит, я — тот парень, что вошёл в дом, а вы хозяин, которому не стоит доверять?

Человек в маске запрокинул голову и расхохотался. Но смех вышел невесёлым.

— Интересное предположение, — сказал он, когда замолчал. — Только намёк оставил не я. Это ваш сон, Василий Михайлович. А здесь… у меня почти нет власти.

Он говорил без нажима, но лжи я не ощущал.

— Я и попасть-то сюда смог с трудом, — продолжил он. — Только потому, что вы коснулись воспоминаний Земсковой. Это дало мне проход. Но влиять на интерьер, как вы выразились… нет. Даже мне такое не под силу. Здесь всё — ваше. И то, что вы повесили над моим плечом картину, говорит скорее о вас, чем обо мне.

Я не ответил.

— Хотя, — добавил он, словно между делом, — в нематериальном мире я умею многое. Но и там не всё зависит от меня.

Он замолчал, а потом посмотрел на меня особенно пристально. И сказал то, чего я ждал, но слышать всё равно не хотел:

— Послезавтра у вас дуэль, Василий Михайлович. Очень надеюсь, что вы выйдете из неё живым. Хотя… шансов у вас немного.

Я лишь кивнул, признавая очевидное.

— Ваш соперник поддастся, — добавил он, почти невесомо.

Я поднял бровь, не скрывая удивления:

— С чего вдруг?

Незнакомец не сразу ответил. Посмотрел куда-то мимо, потом снова встретился со мной взглядом.

— У него есть в этом свой интерес, — сказал он наконец.

Внезапно что-то шевельнулось за окном. На другом конце комнаты, в отражении стекла дрогнула тень невысокой, хрупкой девочки, которая неподвижно стояла, наблюдая за нами. Но лица ее я рассмотреть не смог.

— И только она может вас спасти, Василий Михайлович, — сказал человек в маске.

— Кто это? — спросил я.

— Вы и сами знаете, кто, мастер Юсупов, — тихо усмехнулся собеседник. Без насмешки,