Арбитр Пушкин - Сергей Александрович Богдашов

британское влияние на персидский двор. Без шаха британские советники теряли ключевую фигуру для манипуляций, а внутренние разногласия в персидской элите могли бы привести к хаосу, делая продолжение войны невозможным.

Ранним утром на реку Шутруд, в тридцати километрах от Тегерана приводнился гидроплан и пристал к берегу. Спустя три минуты самолёт отошёл от берега, разогнался по водной глади, резко взмыл вверх и взял курс на север.

Через несколько часов, на столицу Персии легла ночь.

Тем временем в столичном дворце Голестан — резиденции правителя страны — в одной из пустых тёмных комнат загорелся лунным светом проём телепорта, через который одновременно могли бы пройти двое взрослых мужчин. Спустя короткое время свет в комнате потух, открылась входная дверь, и почти сразу донёсся свист арбалетного болта. Вслед за этим в коридоре кто-то негромко ойкнул и послышался звук упавшего тела.

В течение получаса по всему дворцу слышалось пение болтов, нёсших в своих наконечниках смерть, а на пол падали охранники, утыканные стрелами, как дикобразы.

Закончился гимн смерти у дверей опочивальни персидского шаха. Рядом с высокими двустворчатыми резными дверями лежало два трупа, из тел которых торчало по несколько болтов. Внезапно какая-то невидимая сила по мраморному полу оттащила мёртвых охранников в сторону и одна из дверей открылась. Через несколько мгновений из спальни донеслись глухие удары, невнятное мычание и резкий одиночный женский вскрик. Дверь в опочивальню закрылась, внутри снова вспыхнул лунный свет, чтобы через несколько минут потухнуть навсегда.

Открылась и тут же закрылась дверь в спальню Фетх-Али шаха, а на его смятой постели осталось лежать послание, адресованное его второму сыну Аббас-Мирзе с единственной строчкой на фарси: «Ждём в Тебризе».

* * *

Пока русская армия выполняла возложенные на неё задачи, мне порой пришлось выполнять далеко не патриотические функции, чтобы остепенить отдельно взятые личности.

— Александр Сергеевич, позвольте мне уволиться и пойти на фронт вольноопределяющимся! — поймал меня за пуговицу сюртука директор школы.

— Кюхля, дружище, а как же две твои жены невенчанные? — приторно ласковым голосом поинтересовался я у лицейского приятеля, — Они тебя отпустили на войну?

— Эм-м-м, с чего ты взял, что я женат? — изрядно сбавил тон Вильгельм Карлович.

— Пу-пу-пу, а ты не заметил, что у одной из девушек уже животик изрядный вырос. Ко второй я не присматривался, но вовсе не удивлюсь…

— Какое это имеет значение? — попытался Кюхельбекер геройски выпятить грудь, но живот её явно опережал.

— Так самое прямое. На войне, скорей всего, тебя убьют. Будет очень некрасиво, если твои дети останутся без геройски погибшего отца.

— Отчего убьют? — вдруг занервничал будущий герой битв и сражений.

— Ну, вообще-то на войне убивают, и часто, — задумчиво начал я, а потом продолжил, воодушевляясь, — Зато представь — ты бежишь в атаку, со штыком наперевес, стрелять-то ты толком не умеешь, и тут вдруг видишь, как прямо перед тобой падает флагоносец. И ты подхватываешь флаг! По тебе бьёт вражеская артиллерия, у тебя уже ядром оторвана нога, но ты стоишь, опираясь на флаг, и рукой, простреленной в трёх местах, направляешь бойцов в атаку. Разве это не прекрасно? Неужели ты не хочешь, чтобы твои дети, пусть и посмертно, не узнали про твою героическую кончину? Женись сначала, а потом подавай на увольнение, — выдал я ему свой вердикт.

— Дурак ты, Санчо… Такой порыв обосрал… — совсем непедагогично высказался преподаватель словесности, скорчив обиженную физиономию.

Угу, а ещё директора школы сохранил при должности, на которой он приносит максимальную пользу. Там у меня уже под полторы сотни ребятишек обучаются, которые с Перлами умеют обходиться. И они мне важней, чем пухляш Кюхля в роли героя.

Глава 17

Третье сентября.

Пожалуй, каждому моему современнику в России эта дата известна как праздник Святого Шуфутиния.

А в том мире, куда меня определили богини, третьего сентября двадцатого года на Красной площади в Москве состоялся молебен по случаю окончания Русско-Персидской войны.

После пушечного залпа — парад Победителей.

Более десяти тысяч солдат и офицеров из разных частей прошли мимо Императора.

Стройные ряды, блеск штыков, звон орденов и шпор, цокот подков — всё, как положено.

Потом — в пункты временной дислокации на окраинах города, для расформирования.

На самом деле, в кампании участвовало значительно больше войск. Но к концу боевых действий многие полки и батальоны были собраны в сводные корпуса, каждый из которых решал свою задачу.

Вышло так, что под конец войны стало почти невозможно определить, кто и откуда прибыл на Кавказ. Кто — с Рязани, кто — с Ярославля, кто — с Дона.

Поэтому те подразделения, которые можно было однозначно идентифицировать, сразу перебросили домой — прямиком в свои гарнизоны.

А оставшуюся «солянку» — сюда, в Москву, чтобы уже в здесь разобраться: кто, откуда, и куда дальше.

Парад завершила эскадрилья гидропланов, ведомая моим дядей — генерал-майором Павлом Исааковичем Ганнибалом.

Казалось бы, не прошло и года, как он получил полковничье звание, а сегодня уже генерал.

И не просто генерал, прослушавший лекции в Академии Генерального Штаба, а выслуживший звание своими мужеством и хладнокровием.

Император лично вручил дяде эполеты и заслужил он их сполна.

Именно он на своём «Катране» совершил самую дерзкую операцию всей кампании — высадил во вражеском тылу трёх бойцов на берегу реки Шутруд, в тридцати километрах от Тегерана.

Тех самых, кто, пользуясь Перлами-невидимками, совершил марш-бросок до столицы Персии. Кто ночью во дворце Голестан открыл телепорт, чтобы к ним присоединился основной состав Крымской роты.

Одним из тех троих был Александр Павлович Ганнибал — мой троюродный брат, тогда ещё поручик, а сегодня уже штабс-капитан.

Могу только догадываться, что испытывал дядя в тот момент, когда он лично переправлял своего сына на вражескую территорию.

Именно брат свернул телепорт после того, как бывший Поверенный в делах Персии Семён Фёдорович Мазарович опознал Фетх-Али шаха в опочивальне, и Крымский отряд вместе с правителем страны и одной из его жён ушли на нашу сторону.

Не кто другой, как брат последним вышел из спальни шаха, оставив послание Аббас-Мирзе, а затем с двумя товарищами за остаток ночи успел вернуться к месту высадки.

На рассвете их забрал дядя.

На том же «Катране», который в составе эскадрильи пролетел над Красной площадью.

В целом парад в Москве стал не просто военным шоу. Он стал народным праздником.

Первопрестольная заполнилась людьми со всей губернии. Крестьяне, купцы, мещане