Свет - Майкл Джон Харрисон

Ей все это было хорошо известно, но рассказ несколько пристыдил. Нахлынула вина за смерти тех людей. Она засмеялась.

— Для меня все это совсем не новость, — сказала она. — Ты в курсе?

— Я в курсе, — ответил Билли Анкер и продолжил: — В тех времянках родилась и корпорация ЗВК, какой мы ее сегодня знаем. Прежде она представляла собой рыхлый картель частных охранных структур, на который неолиберальные демократии вольны были сваливать любую вину за вышедшую из-под контроля полицейскую акцию. Чтобы все эти презики с мальчишескими физиономиями могли честно-честно глядеть избирателям в лица с голодисплеев и заявлять на голубом глазу: «Мы не ведем войн» — а потом истреблять террористов. После открытия K-технологии ЗВК слилась с неолиберальными демократиями: ты только глянь, в какое говно мы из-за этого влипли. — Он скорчил усмешку. — Но есть и хорошие новости. K-техника вырабатывает свой ресурс. Некоторое время в этой сфере царила золотая лихорадка. Ранние пташки состояния сколачивали, загребая столько сокровищ, сколько могли унести. Но поколению дяди Зипа пришлось обгладывать кости. Они сейчас вносят улучшение за улучшением, однако лишь в человеческую часть интерфейса. Они не способны ни написать новый код, ни восстановить исходные машины методом обратной разработки. Ты понимаешь? У нас тут нет технологии как таковой. Все, что у нас есть, — это чужацкие артефакты, и этот ресурс выработан. — Он огляделся и сделал широкий жест, словно обводя им всю «Белую кошку». — Возможно, это один из последних образчиков. И мы даже не знаем, для чего он в действительности предназначался.

— Эй, Билли Анкер, придержи лошадей, — вмешалась она. — Я-то знаю для чего.

Он поглядел ее уловке в глаза, и уверенность Серии Мау поколебалась.

— K-техника вырабатывает свой ресурс, — повторил он.

— Если ты этим доволен, то с какой стати ссышь кипятком?

Билли Анкер поднялся и прошелся из стороны в сторону, разминая ноги. Снова глянул на пакет доктора Хэндса. Вернулся к уловке и опустился на колени.

— Потому что, — сказал он ей, — я обнаружил целую планету, полную такой техники.

Молчание в обитаемой секции корабля растягивалось, как проволока. В тусклом флуоресцентном свете шептались, отвернув лица к переборке, теневые операторы. Билли Анкер сидел на полу, потирая щиколотку. Плечи его обвисли, небритое лицо рассекали морщины, глубокие, точно складки на кожаных куртках. Серия Мау не сводила с него взгляда. Каждая из рассеянных в каюте крохотных камер предоставляла ей особый ракурс.

— Десять лет назад, — сказал он, — я был одержим загадкой червоточины в Сигма-Конце. Я пытался понять, кто ее туда поместил и как они этого добились. Но еще больше мне хотелось узнать, что находится на противоположном конце червоточины. Я был в этом не одинок. Пару лет на краю аккреционного диска было не протолкнуться от ребят со свежими, с пылу с жару, теорийками; они ставили «научные» эксперименты с добытых где-то вниз по Пляжу мусоровозок. Многие окончили свои дни плазменными струйками. — Он негромко рассмеялся. — Тысячи небесных пилотов, безумцев-entradistas. Люди без царя в голове вроде Лив Хюлы и Эда Читайца. Мы все тогда полагали, что Сигма-Конец — ворота Тракта. Мне одному удалось установить, что это не так.

— И как?

Билли Анкер хмыкнул. В лице его что-то изменилось.

— Я туда спустился, — ответил он.

Серия Мау уставилась на него.

— Но… — только и вымолвила она. Она перебирала в памяти всех, кто погиб при подобной попытке.

— Тебе было все равно? — спросила она затем.

Он передернул плечами:

— Я хотел узнать.

— Билли Анкер…

— О, там нет прохода, — сказал он. — Эта штука меня сломала. Она мой корабль покорежила. Странный вихрь света просто висит там, словно трещина в пустоте. Его на фоне звезд едва можно различить, но стоит протиснуться туда, и… — Он воззрился на свою искалеченную руку. — Кто знает? Все меняется. Там такое творится, что у меня нет слов описать. Это как снова стать ребенком и угодить в кошмар, где бежишь и бежишь по бесконечному коридору в темноте. Я такое слышал, что до сих пор смысла услышанного не понимаю: эти звуки просачивались сквозь корпус. Но я там побывал! И знаешь что?

Вспоминая, он покачивался взад-вперед от возбуждения. Он словно помолодел на двадцать лет с того момента, как Серия Мау его разбудила. Складки вокруг губ пропали. Взгляд зеленовато-серых глаз стало еще тяжелее переносить: глаза озарились внутренним светом, ироничным сиянием потаенного повествования, скрепляющего яростную конструкцию его личности; в то же время Билли Анкер показался ей более уязвимым, более человечным.

— Я побывал там первым из всех entradistas. Я очутился на передовой, в первый раз за свою жизнь. Ты себе можешь такое представить?

Она не смогла.

«Если ты не в состоянии удержаться от столь притягивающего воздействия на людей, Билли Анкер, — подумалось ей, — так это потому, что у тебя самооценки нет. Нам нужен человек, а ты нам являешь валета червей».[45]Потом она внезапно сообразила, кого он ей напоминает. Если бы лошадиный хвост остался черен, а худощавое темнокожее лицо не так иссушили усталость и лучи далеких солнц, Билли Анкер пришелся бы вполне ко двору на вечеринке у закройщика в деловом квартале Кармоди, на Генри-стрит, в теплой влажной ночи Мотеля Сплендидо…

— Ты клон дяди Зипа, — сказала она.

Поначалу ей показалось, что она его этим удивит. Но он лишь усмехнулся и пожал плечами.

— Личность его не передалась мне, — отвечал он. В его лице что-то неуловимо изменилось.

— Он тебя за этим и создал.

— Ему требовалась замена. Его карьера entradista подходила к концу. Он полагал, что дитя станет заменой отцу. Но я гуляю сам по себе, — сказал Билли Анкер, сморгнув. — Хоть я это всем говорю, но так оно и есть.

— Билли…

— Тебе не хочется услышать о моей находке?

— Разумеется, — ответила она. Впрочем, в тот момент ее это не интересовало: мороз продрал от мыслей о его судьбе. — Разумеется, я хочу о ней услышать.

Он некоторое время молчал. Пару раз порывался заговорить, но словно бы терял дар речи. Наконец начал:

— Это место… оно так далеко выпирает на Тракт, что там практически ушами слышишь его рев и ярость. Падаешь в червоточину вверх тормашками, кувыркаешься, все системы управления на пределе, а потом появляется это. Свет. Глубокий свет. Фонтаны, каскады, ниспадающие завесы света. Всех цветов, какие можно и нельзя себе представить. Те формы, какие себе воображали, глядя в старые оптические телескопы с Земли. Ну, ты помнишь. Газовые облака и звездные тучки, всякое такое, но они там в реальном времени человеческого восприятия эволюционируют. Они накатывают и опадают, как прибой. — Он снова замолчал, заглядывая в глубины памяти, словно позабыл о ее присутствии. Потом сказал: — И знаешь ли, это место довольно маленькое. Какая-то старая луна, они ее по червоточине спустили для своих нужд. Атмосферы нет. Горизонт искривлен. Она голая. Там одна лишь белая пыль на поверхности, подобной цементному полу…