Инженер Петра Великого 7 - Виктор Гросов

за высоким забором, где лучшие мастера будут выплавлять чистый металл. Там же придется решать задачу — электродвигатель. Чтобы создать легкий и мощный двигатель, придется попотеть. Проклятая изоляция проволоки… А коллектор? Чтобы он не стирался за час работы, понадобится платина, которой нет. Или искать сплав… Задача на годы. Со сборкой, однако, проще. Адмиралтейские верфи. Кто, как не их мастера, работающие с тысячами аршин парусины, смогут сшить гигантскую, герметичную оболочку?

Во-вторых, кадры. Машины без людей — мертвое железо. «Катринам» нужны пилоты. Но где найти людей, готовых добровольно подняться в небо на мешке с горючим газом? Я могу построить машины, но смогу ли я создать для них людей? Придется основать первую в мире Летную школу, набирать туда толковых и отчаянных молодых офицеров из артиллерии и инженерных войск. И организовать специальные «аэродромные» роты для обслуживания на земле.

В-третьих, и это главное — боевая доктрина. Как воевать этим невиданным оружием? Вооружить «Катрину» скорострельной винтовкой? Отдача разнесет хрупкую конструкцию. Сбрасывать бомбы? Точность нужно корректировать — тоже проблема. Как вариант — использовать «Щуки», но тоже надо будет доделывать из-за разных осей координат.

Отсюда вытекали и задачи. Главная и решающая: корректировка артиллерийского огня. «Катрина», висящий над вражескими позициями, превратит русскую артиллерию в снайперский инструмент. Вторая: глубокая разведка, чтобы знать о передвижении вражеских корпусов за несколько дней до их появления. И третья: психологическое воздействие — бесшумные ночные налеты, поджоги, сеяние паники и бомбометание термобарическими боеприпасами. При этом — строжайший запрет на прямое столкновение. Мои аппараты — «стеклянные мечи», слишком ценные и уязвимые. Их сила — в высоте и информации.

Когда карета остановилась у резиденции наместника, из нее вышел уже другой человек. Генерал, вернувшийся с поля боя, человек, несущий в голове целостный проект, способный перевернуть мир. Прутская катастрофа из символа национального унижения в моем прошлом, на моих глазах превратилась в точку отсчета. В голове был готовый, план.

Но одно дело — гладкий чертеж, и совсем другое — суровая реальность.

Глава 20

У ворот наместника наш гвардейский эскорт встретил местный караул. Солдаты в ярких, почти театральных мундирах, с любопытством и легкой брезгливостью разглядывали нас — изможденных призраков войны, вернувшихся из небытия.

Едва карета замерла, сквозь толпу зевак ко мне кто-то рванул. Осунувшийся, заросший легкой щетиной — я не сразу признал Дубова. Лишь знакомая фигура да остатки мундира «Охранного полка» выдали моего верного поручика. Замерев в шаге, он жадно вглядывался в мое лицо; в горле нервно ходил кадык. Он было открыл рот, но голос, видимо, ему изменил. Криво усмехнувшись, я положил ему руку на плечо.

— Живой, поручик. И почти целый, — прохрипел я, удивляясь собственному голосу. — Докладывай по дороге.

Мой жест, кажется, вернул ему самообладание. Он выпрямился, и пока мы шли к дворцу сквозь расступающуюся толпу, Дубов начал отрывисто, по-военному, докладывать:

— В городе спокойно, ваше благородие. Государыня, слава Богу, оправилась. Наместник суетится, хотя приказы исполняет. Лазутчики доносят о движении татарских отрядов к югу, к городу не подходят. Ждали вестей. Любых.

Его короткий отчет подтвердил мои опасения: они сидели в информационном вакууме, не ведая о событиях на Пруте. Нас немедленно провели во дворец, где холеные слуги шарахались от моих гвардейцев, как от прокаженных. В главном зале, у накрытого яствами стола, нас ждали. Наместник Кантемира, лощеный вельможа, чье лицо выражало смесь показной радости и плохо скрываемой тревоги, тут же засуетился, явно не зная, как вести себя с человеком, которого мысленно уже похоронил.

В центре зала, в высоком кресле, сидела императрица. Екатерина Алексеевна выглядела значительно лучше: на щеках появился румянец, ушла болезненная бледность. Только на лице застыла такая тревога, что мне стало не по себе. Она впилась в меня взглядом.

Пройдя вперед, я остановился в нескольких шагах и склонил голову.

— Ваше Императорское Величество, — произнес я. — Спешу доложить. Армия Государя Петра Алексеевича прорвала окружение. Турецкие войска разбиты и в беспорядке отступают. Победа полная и безоговорочная.

Я тщательно подбирал слова, выстраивая из обрывков правды героическое полотно. Рассказывал о том, как мой полет на «Катрине» позволил провести разведку с невиданной высоты; как удар по ставке Великого Визиря обезглавил вражескую армию, посеяв в ее рядах хаос; как Государь, воспользовавшись этим смятением, повел гвардию в отчаянную атаку, решившую исход сражения. Цену этой победы, ловушку, в которую мы угодили, и собственную катастрофу я, разумеется, опустил. Стоявший рядом наместник, нервно теребивший жемчужную пуговицу на кафтане, мне не внушал доверия.

Эффект превзошел все ожидания. Напряжение лопнуло. Наместник залопотал что-то о великом гении Государя. Мои офицеры, сбившиеся у входа, одобрительно зашумели.

Слушавшая меня затаив дыхание Екатерина вдруг закрыла лицо руками, и ее плечи мелко задрожали. На миг я испугался, что ей дурно, однако, отняв ладони, она явила счастливую улыбку — она смеялась.

— Слава тебе, Господи! — выдохнула она и, вскочив с места, закружилась по залу, подхватив под руки двух своих фрейлин.

Вся ее царственная выдержка и строгость, которую она, без сомнения, поддерживала эти дни, слетела ненужной шелухой. Зал наполнился смехом и счастливыми возгласами.

Было как-то странно на это смотреть. Императрица же — а на деле, просто счастливая женщина. Видимо слухи об окружении войска здорово попортили ей нервы.

Я стоял посреди этого ликования чужаком. Им я принес радость, на моей же доле осталась тяжесть правды, которую еще предстояло выложить. Представление удалось на славу.

Всеобщее ликование угасло быстро. Оправившись от первого порыва радости, императрица внимательно наблюдала за мной. Ее привыкший к придворным играм ум уловил что-то в моем поведении и докладе. Женская интуиция, помноженная на опыт выживания в змеином клубке власти, подсказывала ей, что за фасадом победы скрывается нечто большее.

Резко оборвав смех, она властным жестом указала на дверь.

— Оставьте нас, — ее голос прозвучал достаточно тихо, но тембр голоса мгновенно превращал простую женщину в государыню. — И вы, ваше сиятельство, — добавила она, обращаясь к наместнику, — будьте любезны.

Наместник поклонился так низко, что едва не коснулся паркета лбом, и, пятясь, поспешил ретироваться. Мои офицеры тоже молча вышли. Створки тяжелых дубовых дверей сомкнулись, отрезая нас от остального мира. Праздник кончился.

Екатерина подошла вплотную. Прямой, требовательный взгляд.

— Говорите, Петр Алексеич. Что на самом деле произошло там на Пруте?

Передо мной сейчас стояла хрупкая женщина, пережившая страшную трагедию. В ней чувствовался внутренний стержень, позволявший ей