Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 - Ник Тарасов

— Правильно говорите, Егор Андреевич. Мы тоже заметили — чистые, прожженные повязки лучше помогают заживлению.

— И еще одно условие, — добавил я, поднимая палец. — В этой горнице, где лежит Петька, должны находиться только самые необходимые люди. Ты Иван Филиппович, жена Петькина, если нужна будет помощь, и больше никого. Чем меньше людей — тем меньше заразы принесут.

— Постельный режим — полный, — продолжал я. — Петька не должен даже приподниматься первые две недели. Если захочет встать, справить нужду — подавай судно. Движения сейчас смертельно опасны — ребра могут сдвинуться, швы разойтись.

— А кормить как? — спросила тихим голосом женщина, которая все это время сидела в углу. Я понял, что это жена Петьки — Марьюшка.

— Первые дни только отвары, — ответил я ей. — Ивовой коры, ягодный морс, слабый мясной бульон. Ничего твердого, ничего, что требует жевания. Организм должен тратить силы на заживление, а не на переваривание пищи.

Марьюшка кивнула, вытирая слезы рукавом.

— И обязательно следите за температурой, — добавил я. — Если начнется жар — увеличивайте количество ивового отвара. Можно еще холодные компрессы на лоб класть, но осторожно, чтобы не застудить.

Я подошел к постели, где лежал Петька. Дыхание его было ровным, пульс — сильным и четким. Но понимал, что в ближайшие дни его состояние может измениться самым непредсказуемым образом.

— Иван Филиппович, — сказал я серьезно, глядя ему прямо в глаза. — То, что сейчас происходит с твоим племянником — это борьба не на жизнь, а на смерть. Если будешь точно выполнять все, что я сказал, у него есть шанс выжить. Но если хоть в чем-то послабишь, пожалеешь, забудешь — может умереть.

— Понял, Егор Андреевич, — твердо ответил Иван Филиппович. — Все будет сделано как надо. Не усну, не отлучусь, пока не поправится.

Я положил ему руку на плечо:

— И еще одно. Если что-то пойдет не так — если рана начнет гноиться, если температура поднимется выше терпимого, если дыхание станет тяжелым — немедленно пришли гонца в Уваровку. Мы приедем в любое время дня и ночи.

Ричард тем временем проверил дренаж и повязки ещё раз. Все выглядело аккуратно и надежно.

— Мне тоже нужно остаться на ночь, — сказал он. — Первые часы после операции самые опасные. Вдруг начнется кровотечение или что-то еще.

Я кивнул — предложение было разумным.

— Хорошо, Ричард. А мы с Митяем и Степаном завтра утром приедем, посмотрим, как дела.

Я пробежался взглядом по тому, что записал Иван.

— Хорошо, — сказал я, кивая Ивану Филипповичу. — Записал всё. Если что забудешь — читай.

Иван аккуратно сложил лист, словно это было величайшее сокровище.

— Спасибо вам, Егор Андреевич, — сказал он, и голос его дрожал от переполнявших эмоций. — Что бы ни случилось, знайте — мы никогда этого не забудем. Никогда.

Я пожал ему руку и еще раз посмотрел на Петьку. Парень лежал спокойно, и только по легкому подрагиванию век можно было понять, что наркоз начинает отходить.

— Удачи, Петька, — тихо прошептал я. — Держись, парень.

Когда мы вышли на улицу, уже стемнело. Я аж глазам своим не поверил — неужели день так быстро пролетел? Заозирался по сторонам, словно очнулся от долгого сна, и тут же уставился на Ивана, который вышел нас провожать.

— А че, ночь уже? — спросил я, не скрывая удивления.

— Нет, барин, вечер, — ответил Иван Филиппович, поглаживая бороду. — Солнышко только за лес закатилось.

Сам же он что-то шептал на ухо жене Петра.

Действительно, время пролетело очень быстро. А ведь казалось, что только в обед приехали в деревню.

— Ну что ж, ладно, — протянул я, оглядываясь по сторонам. — Будем собираться.

— Вас проводить, Егор Андреевич? — спросил Иван.

— Да не, доберёмся сами, — ответил я, покачав головой. — А Захар не приезжал? — уточнил я.

Иван пожал плечами и обратился куда-то в темноту, к сараям и хозяйственным постройкам:

— Захар был?

Из хлева неспешно вышел тот самый здоровенный детина, который нам лошадь Яру помогал запрячь в воз при первой встрече.

— Дак это… был тут, да, — проговорил он басом, почёсывая затылок, — он тут покрутился, вопросы разные позадавал про дорогу да про Петьку, да как они в город ездили, да по какой дороге, а потом и это… ускакал куда-то. Сказал, что дело у него важное появилось.

— Понятно, — пробормотал я. Вот так всегда — когда нужен человек, его и след простыл. — Ладно, поехали сами.

Тут подошла Марья, неся кувшин, обмотанный кожей. Иван Филиппович принял у нее из рук ёмкость и передал нам:

— Вот, первак. Самый лучший.

Я кивнул Митяю и тот взял кувшин к себе.

Мы вскочили на лошадей — я, Степан и Митяй. Неспешным шагом, чтобы не напороться на какую-то ветку или упавшее дерево, поехали в сторону Уваровки.

— Степан, — переспросил я его, — ты видишь что-нибудь в этой тьме?

— А тут и глядеть не надо, барин, — отвечал тот с привычным спокойствием. — Тропа одна, лошади сами выведут. Они дорогу помнят лучше нас с вами. Только гнать не нужно — споткнутся ещё.

Действительно, конь под мной шёл уверенно, словно и в кромешной тьме каждый поворот тропы знал наизусть. Только изредка фыркал да ушами прядал, когда ветка слишком низко свисала или сова где-то поблизости ухнет. А вокруг стояла такая тишина, что слышно было, как копыта по твёрдой земле стучат, да как где-то вдалеке филин кричит.

Где-то через полчаса, а может, минут сорок, мы увидели долгожданные огоньки. Очертания Уваровки проступили в темноте, и в окнах то там, то сям горел тёплый свет лучин и свечей.

Отдав поводья лошади Степану, я спрыгнул возле своего дома и поспешил к сеням. По дороге чуть было не споткнулся о Бусинку — она кинулась мне под ноги, радуясь моему возвращению.

— Чёрт возьми, — чертыхнулся я, придерживаясь за косяк. — Чуть лоб не расшиб.

Зашёл в горницу, и тут же Машка выскочила мне навстречу, всполошённая и обеспокоенная:

— Егорушка, ты чего ругаешься-то? Что случилось?

— Да Бусинка эта в ногах запуталась, — буркнул я, стягивая сапоги. — Чуть носом об порог не хлопнулся. А ты чего не спишь-то? — спросил я, заметив,