Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2 - Ник Тарасов

Кошкин подошёл к работающему барабану, потрогал железные обручи, посмотрел, как вода крутит механизм с ровным усилием. Хмыкнул, явно впечатлённый инженерной мыслью.

— Любопытное решение. Немецкая конструкция?

— Нет, ваше благородие. Наша, чисто уральская разработка. Кузнец Архип создавал по моим чертежам и расчётам. Мы постоянно совершенствуем технологию.

Затем я повёл его к участкам зимних шурфов, уже законсервированных после весенней оттепели.

— А здесь, Фёдор Ильич, мы применяли инновационный метод так называемых пожогов. Добыча золота велась даже в самые лютые морозы, когда обычно все работы останавливаются. Люди работали в относительном тепле от костров внутри шурфов, получали за это двойную плату и премиальные. За всю зиму не погиб и не обморозился ни один человек — можете опросить любого — подтвердят.

Ревизор слушал, кивал, и брезгливая гримаса на его лице постепенно сменялась выражением неподдельной заинтересованности и даже уважения. Он ожидал увидеть адскую яму с замученными каторжниками в кандалах, а видел продуманное, технологичное производство с заботой о людях.

Степан тем временем развернул во дворе переносной стол (специально вынесли и накрыли чистым сукном для солидности) и разложил на нём свои гроссбухи и амбарные книги — толстые тома в кожаных переплётах.

— Прошу, ваше благородие, — Степан почтительно склонил голову. — Журнал ежедневной добычи с указанием веса и качества золота. Журнал выдачи и возврата инструмента — каждая лопата и кирка на строгом учёте. Ведомости на выплату долей артельщикам — всё под личную роспись или крест, с датами и свидетелями. Налоговые обязательства рассчитаны точно до копейки, готовы к уплате в казну в установленные сроки.

Чиновники из свиты Кошкина, словно коршуны, набросились на развёрнутые книги, лихорадочно листая страницы в надежде найти хоть малейшую неточность, неправильно поставленную запятую, несоответствие в цифрах. Люди Рябова тоже пытались сунуть носы, но Степан вежливо, но непреклонно оттеснил их:

— Простите, господа, но эти документы содержат коммерчески важную информацию, составляющую тайну предприятия. Доступ к ним имеют только уполномоченные государственные служащие в рамках официальной ревизии.

Я наблюдал, как вытягиваются и мрачнеют лица шпионов Рябова. Они отчаянно шептались между собой, злились, понимая, что всё идёт не по плану их хозяина.

Кошкин взял одну из амбарных книг, неторопливо пролистал несколько страниц, ткнул пальцем в крупную цифру.

— И что, всё это — правда? — в его голосе прозвучало искреннее недоумение. — Такие значительные объёмы добычи? Это выглядит… весьма впечатляюще.

— До последнего золотника, ваше благородие, — твёрдо подтвердил Степан. — Каждая цифра верна и может быть подтверждена свидетельскими показаниями. При желании вы можете сверить записи с реальным наличием золота в нашем хранилище.

Ревизор медленно закрыл книгу, посмотрел на меня уже совсем другим взглядом — с нескрываемым уважением профессионала к профессионалу.

— Должен признать, господин Воронов… Я искренне удивлён. Порядок у вас поистине образцовый. Не на каждом казённом горном заводе увидишь такую организацию и дисциплину в ведении дел.

— Мы стараемся, Фёдор Ильич, — ответил я с лёгкой улыбкой. — Твёрдо убеждён: порядок и справедливость — это основа любого процветающего дела. Без них всё рано или поздно превращается в хаос и разорение.

Экскурсия продолжалась. Мы зашли в бараки — Кошкин осмотрел спальные места: крепкие нары с тюфяками, набитыми свежей соломой, чистое постельное бельё (пусть грубое, но выстиранное), печи в рабочем состоянии. Это были не скотные стойла, а жилые помещения для людей.

Заглянули на кухню — Марфа как раз месила тесто для вечернего хлеба, в печи булькал котёл с густой похлёбкой. Пахло свежей выпечкой, тушёным мясом и луком. Кошкин принюхался, удивлённо приподнял бровь.

— Кормите рабочих горячей пищей? Трижды в день?

— Именно так, ваше благородие, — подтвердила Марфа, вытирая руки о чистый фартук. — Утром каша с маслом, в обед суп и хлеб, вечером снова каша или тушёное мясо. По праздникам и после особо тяжёлых работ — пироги и самогон в разумных количествах.

— Разумный подход, — кивнул ревизор задумчиво. — Сытый работник трудится лучше и болеет реже.

Мы прошли мимо бани — настоящей русской бани с предбанником и парной, где люди регулярно мылись. Не роскошь столичных купален, но для прииска в глухой тайге — верх цивилизации.

Затем я подвёл Кошкина к группе артельщиков, работавших у промывочных лотков.

— Господин ревизор, можете опросить любого из них лично, — предложил я открыто. — Без моего присутствия, если считаете нужным. Спросите, как их содержат, справедливо ли платят, применяется ли к ним насилие или обман.

Кошкин немного подумал, потом решительно кивнул и подошёл к ближайшему работнику — Михею, который как раз вёз тачку с промытым песком.

— Ты, — обратился он строго, по-чиновничьи. — Как тебя зовут?

Михей остановился, поспешно снял шапку, мялся, явно не зная, как правильно себя вести перед таким важным барином.

— Михей, ваше благородие, — пробормотал он, опустив глаза.

— Отвечай прямо и честно, — приказал Кошкин жёстко. — Сколько тебе здесь платят за работу?

— Рубль серебром каждый месяц, ваше благородие, — Михей поднял голову, в голосе его зазвучала гордость. — Плюс ещё личная доля от золота, которое находим при промывке. Да ещё Андрей Петрович премии выдаёт тем, кто особенно хорошо и честно работает.

Кошкин явно удивился, приподняв одну бровь.

— Рубль серебром плюс доля от добычи? Это более чем щедро по местным меркам.

— Да, ваше благородие, — Михей закивал горячо. — Я раньше на других приисках работал, у разных хозяев. Там нам гроши давали, да ещё половину из них воровали, недоплачивали, придирались. А здесь всё честно, по справедливости. Андрей Петрович данное слово всегда держит крепко.

— Применяют к вам телесные наказания? Бьют плетьми за провинности?

— Нет, ваше благородие, никогда, — замотал головой Михей. — Если кто серьёзно провинится — штраф вычтут из доли или на самую грязную работу отправят на время. Но бить, калечить — Андрей Петрович строго-настрого запретил. Говорит, это бесчеловечно и только озлобляет людей.

Кошкин кивнул, явно отмечая это про себя, отошёл и подошёл к другому работнику — Кузьме, который отдыхал после смены, попивая квас из деревянной кружки.

— А ты доволен условиями работы и жизни здесь?

Кузьма, не ожидавший внезапного вопроса от такого важного человека, растерялся на секунду, потом выпалил честно и прямо, как умел:

— Доволен, ваше благородие, грех жаловаться. Еда добротная, три раза на день горячая. Спим в тепле, в бараке, а не на голой земле под открытым небом. Работа, конечно, тяжёлая, спину ломит, руки в мозолях, но платят честно и вовремя, никто не обманывает. Где ещё такое сыщешь в наших краях?

Кошкин обошёл ещё несколько человек, задавая похожие вопросы. Ответы были одинаковыми — люди довольны, никто не жаловался на