Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

— Дураком малолетним был, а как без этого, — улыбнулся Иван. — Но до художеств Кирилла мне, конечно, далеко.

* * *

Несмотря на то, что надо было бежать к реактору (сейчас там полным ходом шли работы, готовили перегрузочную машину), Павел не спешил. Он знал, в реакторной справятся и без него: человеку, который на данный момент руководил всем процессом, он доверял на сто процентов, если не на все двести.

На ум пришли слова Руфимова: «Увидишь, Паша, она ещё нас с тобой обойдёт, а я, дай Бог, ещё десять годочков поскриплю и ей все дела передам. Быть Марии Григорьевне начальником станции, и не Южной, а этой станции», и Павел, сам того не замечая, расплылся в улыбке. Вспомнил, каким же кретином он тогда был, губы кривил презрительно, а Марат-то оказался прав. Прав. И его сестрёнка ещё всем покажет, всех за пояс заткнёт.

Павел отчего-то представил кислую физиономию Селиванова, вытянутую, залитую сжигающей его изнутри желчью, и вконец развеселился.

Конечно, по большому счёту радоваться пока было рано, да особо и нечему: успевать они по-прежнему не успевали (тут был прав Селиванов, своей осторожностью и прагматичностью гасивший всеобщую эйфорию, в которую иногда все впадали, воодушевившись очередными годными показателями), Володя Долинин вместе со Славой Дороховым, хоть и проделали огромную работу, но до полной победы было ещё далеко, и это все понимали, а Ника… Павел всё же предпочёл, чтобы дочь была рядом, потому что сейчас даже этот мальчишка не с ней, а по какой-то случайной прихоти судьбы здесь, с ним…

Мысли перекинулись на Кирилла Шорохова, на то, что вчера произошло в паровой, и Павел опять поморщился, почувствовал неловкость. Вспоминать о случившемся было стыдно и неприятно, но не вспоминать не получалось. «Что, Павел Григорьевич? — сказал он себе в который раз. — Совестно в глаза людям смотреть? А придётся. Не будешь в следующий раз себя вести как кретин малолетний. Впредь наука». Его дурацкий, опрометчивый поступок снова встал перед ним во всей красе. Молодец он, ничего не скажешь. Руководитель называется. Рванул, сам не зная куда, и, если бы не этот мальчишка, которого судьба, видимо, в насмешку определила ему в ангелы-хранители, так бы там, в паровой, и задохнулся, потому что, не зная, где утечка, отыскать он её мог только чудом.

Вчера, пытаясь заглушить трубившую в его голове совесть, Павел торчал на рабочем месте до последнего, самозабвенно срываясь на всех, кому хватало неосмотрительности попадаться ему на глаза, и оттягивая тот момент, когда придётся всё же подняться и отправиться к себе. И к Анне. Не дурак — понимал, что духу не хватит посмотреть ей в глаза.

Борис успел высказать ему всё ещё там, у паровой, не стесняясь столпившихся людей.

— Ну ты, Паша, молодец. Герой, — и в этих скупых словах Павел прочитал то, что и должен был прочитать: «Дурак ты, Паша, идиот последний. Себя тебе не жалко, на друзей плевать, про дочь и про то, как она там без тебя будет жить, ты тоже не думаешь. Ну хоть бабу свою пожалей. Хоть немного о ней подумай, когда в следующий раз героически самоубиваться побежишь». В зелёных Борькиных глазах колыхалась горькая насмешка…

В общежитие Павел не пошёл. Ноги сами понесли его в медсанчасть, но не к Анне — Анна по его прикидкам уже часа два, как должна была передать свою смену этому Зуеву, из недавно прибывших, — а к Марату. Но Анна всё ещё была на работе. Они столкнулись у дверей, и он, как нашкодивший мальчишка, пробормотал под нос что-то нечленораздельное, про то, что ему бы к Руфимову. Она только пожала плечами, пропуская его внутрь.

Марата уже просветили о его «геройстве», и Павлу пришлось выслушать от Руфимова град насмешек.

— Ну ты-то хоть не начинай, — попытался отбиться Павел, но Руфимов был непреклонен.

— Над тобой не смеяться, тебя, если по-хорошему, бить надо, Паша. За самодеятельность и ребячество.

— Ну дурак, — покорно признал Павел.

— Дурак — это ты себя ещё ласково называешь. И вообще, ты ко мне зачем пришёл? За похвальной грамотой? Так я тебе её не выпишу. А вот чего я тебе выпишу, Паша, как только оклемаюсь, так это пенделя хорошего. В долгу не останусь. И давай уже, иди отсюда, не доводи меня до греха. А кое-кому я б на твоём месте в ножки бухнулся.

За насмешливой злостью Марата тоже слышалось облегчение. Облегчение, что всё обошлось в паровой. Облегчение, что работы продолжаются. Облегчение, что он, Павел, стоит перед ним живой…

Анна о чём-то разговаривала в соседней комнате с Зуевым, тем самым здоровенным хирургом, который был старшим у вновь прибывших медиков, кажется, он и делал операцию Руфимову. Завидев Павла, Зуев замолчал, но Анна, бросив через плечо быстрый взгляд, никак на его появление не отреагировала — продолжила разговор, как ни в чём не бывало. Павел отошёл в сторону, ждал, когда Анна закончит, но она не спешила. Так было с детства: когда они с Борькой косячили, вели себя, как последние дураки, переступали отмеренную Анной границу, она замыкалась и делала вид, что их не существует — можно было хоть лоб себе расшибить о ледяной кокон, в который она себя окутывала. Хитрый Борька всегда выжидал, отползал на безопасное расстояние и оттуда наблюдал за ситуацией. А он пёр напролом, пытаясь пробить этот лёд, и хоть бы раз она первой выкинула белый флаг, сдаваясь. В итоге мир восстанавливался исключительно благодаря Бориной дипломатии, который одному ему ведомыми путями нащупывал брешь в Анниной крепости, пролезал, умасливал, уговаривал — всё это Литвинов умел, — и Аннин лёд таял, расплывался весенней лужицей, в которой отражались их детские улыбки.

Сейчас Павел решил воспользоваться Бориной тактикой, стоял, перетаптываясь с ноги на ногу, но всё-таки не выдержал. Зуев, подгоняемый угрюмым взглядом Павла, довольно быстро свернул разговор и выкатился за дверь, но Анна тут же нашла себе занятие — собралась опять к Руфимову, сунула руки в карманы халата, надменно вскинула подбородок, — но Павел преградил ей путь.

— Ань, пойдём домой, а?

И она неожиданно согласилась. Кивнула, не вынимая рук из карманов халата, и ответила просто, словно выдохнула:

— Хорошо. Пойдём.

По коридору общежития они шли молча. Он чуть отставал от неё, буквально на полшага. Смотрел, тайком, как мальчишка, боясь, что она заметит, на её ровный, тонкий профиль, на тёмный