Сингулярность Смерти - Vinnipukhovich

Он сражался. Не думая. Его движения стали быстрыми, безжалостными. Его руки, его оружие — всё было частью этого ада. Он не чувствовал боли, когда пули и осколки пронзали его тело. Он не чувствовал боли, потому что знал, что его боль никогда не закончится. Он был затмён этой мракобесной тенью мести, которая окутала его душу.

Для-нас-все-вздор — голод, жажда, длинный путь,

Но-нет-нет-нет — хуже, чем всегда одно, —

Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог,

И отпуска нет на войне!

В каждой битве, в каждом столкновении с врагом, он терял ещё немного своей человечности. Он больше не был Глитчем. Он был чем-то другим. Механизмом. Машиной. Духом войны, не зная, где заканчивается человек, а начинается чудовище. Всё, что он делал, — это мстил. За Зою. За всё, что ушло. За всё, что больше не вернётся.

Днем-все-мы-тут — и не так уж тяжело,

Но-чуть-лег-мрак — снова только каблуки.

(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)

Отпуска нет на войне!

Он двигался дальше. Без чувства времени, без мыслей о том, что будет после. Он был в самом центре войны, и теперь он стал частью её. Этот путь, как бы он ни закончился, был его последним. Он был уже не тем человеком, который когда-то смеялся, ходил рядом с Зоей, дышал в её сторону. Он был этим миром — миром разорённых городов, грязных улиц и обрушенных жизней.

Я-шел-сквозь-ад — шесть недель, и я клянусь,

Там-нет-ни-тьмы — ни жаровен, ни чертей,

Но-пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог,

И отпуска нет на войне!

Те, кто был рядом, пали. И он продолжал идти. Вперед.

Он шагал по разрушенному городу, не замечая ни трупов, ни пепла, который оседал на его лице. В его ушах всё ещё звучал этот стих, как стук сердца, как напоминание о том, что нет выхода. Он был частью этой войны, частью её ада. Его разум давно поглотила пустота, оставшаяся после того, как он потерял Зою. Всё, что ему оставалось — это идти и мстить, уничтожать тех, кто мог бы быть виновником её смерти.

Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!

И каждый шаг был теперь не просто шагом. Это было погружение в бездну. Он всё больше терял себя. Его лицо стало хладным, глаза стеклянными. Он перестал замечать, как его тело теряет силу, как на нём остаются шрамы, как кровоточат раны. Он не чувствовал боли. Он чувствовал только злость. Он не слышал ничего вокруг. Он видел только тех, кто убил её.

Он дошёл до очередной разрушенной постройки. В его голове не было больше мыслей, только образ врага. Он знал, что здесь, в этом здании, скрыты те, кто стоят за смертью её отряда. Он почувствовал их запах — они были близко. Он знал, что они его ждут. И он не собирался останавливаться.

Внутри было темно и холодно. Пыль висела в воздухе, словно невидимая паутина, которая пронзала всё вокруг. Он двигался молча, как зверь, чувствующий свою добычу. Его шаги были уверенными, быстрыми, но почти не слышными. Он был уже не Глитчем. Он был орудием мести. Его сознание стремительно разрушалось, но это было не важно. Он не мог остановиться.

Когда он вошёл в комнату, они уже были там. Несколько солдат, в которых он узнал своих врагов. У них были те же черты, те же взгляды, те же жесты. Они тоже убивали. Но в их глазах не было боли. Не было страха. Только пустота, как у него. Он застыл на мгновение, смотря на них, и в этот момент почувствовал, как что-то внутри него разрушилось окончательно. Он не стал думать о том, что будет дальше. Он не стал размышлять о том, что будет с ним. Он просто вытащил оружие и начал стрелять.

Пули летели в воздухе, разрывая тишину, разбивая стекла и металлы. Он не мог остановиться. Он не знал, что такое жалость. Он был жесток и беспощаден. Он убивал, не видя в этом ничего, кроме исполнения своей мести. В его голове всё было запутано. Зоя. Он продолжал видеть её лицо в своей памяти, и в каждом выстреле он отдавал себе наказ — за неё.

Один из солдат упал на землю, ещё один попытался подняться, но Глитч не дал ему шанса. Пули попадали точно в цель, как если бы его интуиция и скорость были высшими силами, заставляющими его действовать без раздумий. Он не задумывался о своих действиях. Он не чувствовал ни усталости, ни страха. Он был бесчувственным, его разум поглотила одна цель — месть. И эта месть требовала крови.

Здание начинало рушиться. Вспышки огня, треск металла — всё смешивалось в одну огромную какофонию разрушений. В это мгновение он не ощущал себя живым. Он был машиной. Машиной для уничтожения. Он не видел их лиц, не чувствовал их страха. Он не испытывал ни боли, ни жалости. Его сердце было пустым, его душа разрушена. Все, что оставалось — это месть.

Брось-брось-брось-брось — видеть то, что впереди.

(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)

Все-все-все-все — от нее сойдут с ума,

И отпуска нет на войне!

Он вырвался на улицу. Снова была ночь. Тот же пыльный воздух, тот же мрак. Он стоял в эпицентре разрушений, окружённый обломками зданий и разорванными телами. Но всё это было уже неважно. В его глазах больше не было человеческой жизни. Было только пустое место, которое она оставила, и которое он пытался заполнить местью.

Его шаги были теперь медленными. Его тело, казалось, теряло силы. Он стал осознавать, что вся эта война, вся эта кровь, все эти смерти не дадут ему того, что он искал. Он не вернёт её. Он не вернёт её смертью врагов. Он не вернёт её ничем. В его сознании начали возникать новые вопросы, новые размышления. Он начал понимать, что месть не заполнит пустоту. Месть не вернёт тех, кого мы потеряли.

Ты-ты-ты-ты — пробуй думать о другом,

Бог-мой-дай-сил — обезуметь не совсем!

(Пыль-пыль-пыль-пыль — от шагающих сапог!)

И отпуска нет на войне!

Он остановился посреди разрушенной улицы. В его глазах были отражения огня, пламени, разрушений. Но теперь эти отражения казались ему пустыми. Он осознавал, что его месть — это не конец. Это только начало. Начало пути, который не приведёт его к спасению.

Он опустил оружие. Его руки были тяжёлыми, но он знал, что его душа уже не принадлежит ему. Всё, что осталось, — это пустота.