Ленька-гимназист - Виктор Коллингвуд

— Эх, песочку бы сюда горсть, — вполголоса проворчал один из них, вытирая руки ветошью. — Чтобы подшипник этот клятый побыстрее накрылся у них… Встали бы где-нибудь в чистом поле, передохнуть от побед, язви их налево!

— Цыц ты! — шикнул на него второй, оглядываясь. — Языком, как помелом, мелешь! Услышит кто — и меня за компанию на цугундер возьмут!

Они быстро закрыли буксу, залили свежую смазку и ушли курить. А я замер, пораженный этой фразой. Песок в смазку! Ну конечно же! Простейшая, но дьявольски эффективная диверсия! Мое «послезнание» тут же подсказало: абразив, попавший в подшипник, особенно в таком нагруженном узле, как букса вагона, вызовет быстрый износ, перегрев и, в конечном итоге, заклинивание или разрушение. Поезд встанет. Может, не сразу, но через несколько десятков, максимум сотню верст — точно.

Эта идея захватила меня. Это было то, что нужно! Незаметно, без взрывов и пожаров, но наверняка вывести из строя вражеский бронепоезд. Осталось только продумать детали.

Где взять песок — не вопрос. Его полно вокруг — на заводском дворе, у реки, да где угодно. Пронести незаметно горсть-другую в кармане — тоже не проблема.

Когда это сделать? Идеальный вариант — во время обеденного перерыва, когда большинство рабочих отдыхает, а охрана не так бдительна. Или поздно вечером, когда отец будет заканчивать смену, и я смогу под каким-нибудь предлогом задержаться в цеху.

Куда сыпать? В буксы колесных пар. Именно там находятся подшипники, самые уязвимые к абразиву узлы ходовой части. Доступ к ним относительно прост — нужно лишь открутить или сдвинуть крышку.

Главный вопрос — сколько? Сколько песка нужно, чтобы диверсия удалась, но не была обнаружена сразу? Если насыпать слишком много, подшипник заклинит почти мгновенно, еще при маневрах на заводских путях. Тогда сразу поймут, что это саботаж, начнут искать виновных, и подозрение падет на рабочих цеха, на отца. Этого допустить было нельзя. Нужно было рассчитать так, чтобы поезд смог выйти с завода, проехать какое-то расстояние — вёрст пятьдесят-сто, — и только потом встать где-нибудь в пути. Чтобы поломка выглядела как следствие износа, плохой смазки, тяжелых условий эксплуатации. Короче, чтобы все было естественно.

Я прикинул. Буксы — узел массивный, смазки там много. Горсть песка, равномерно распределенная в смазке, не вызовет мгновенного заклинивания. Но мелкие песчинки будут работать как наждак, постепенно разрушая поверхности трения. Точно рассчитать, когда подшипник накроется, было, конечно, невозможно, но интуиция и технические знания из прошлой жизни подсказывали: нужна не одна горсть, а, пожалуй что, несколько, и, разумеется — в каждую буксу платформы. Но и не слишком много — так, чтобы процесс разрушения был постепенным, но неотвратимым.

План начал вырисовываться. Опасный, требующий хладнокровия и точности. Но я уже чувствовал, что вполне могу это сделать. Оставалось только выбрать подходящий момент и не попасться.

Возможность легально бывать на заводе, пусть и всего пару часов в день во время обеденного перерыва, сделала меня в глазах Костика и Гнатки почти взрослым. Они немного завидовали мне, когда я, возвращаясь с завода, в красках (иногда для важности немного привирая) рассказывал о гудящих станках, об огромных механизмах, о том, как льется расплавленный металл или как отец со своей бригадой ловко управляется с тяжелыми броневыми листами.

— Везет тебе, Ленька, — вздыхал Костик, когда мы в очередной раз собрались на нашем «пляже» после моих «трудовых будней». — Настоящим делом занят. А мы тут… все в песке возимся.

— Да какое там дело, — отмахивался я, хотя в душе мне было приятно их признание. — Чай заварить да кружки помыть — невелика работа. Под ногами только мешаюсь.

— Все равно! — не унимался Коська. — Ты ж на заводе! Видишь, как все там устроено. Может, и сам потом мастером станешь, как твой батя.

Конечно, несмотря на мою новую «работу», мы не бросали наших тренировок на берегу. Борьба, метание камней, бег наперегонки — все это продолжалось с прежним азартом. После той давней победы над Козликом мы чувствовали себя увереннее, и занятия эти приобрели новый смысл — мы становились сильнее, учились постоять за себя. Ну а потом, после очередной схватки, сидя на теплом песке, отдыхая и глядя на лениво текущий Днепр, мы болтали о том о сём. Однажды разговор как-то сам собой зашел о будущем — кем бы кто хотел стать, когда вырастет. Это были наивные, порой явно несбыточные мечты в это смутное время, но они помогали отвлечься от суровой реальности.

— Я бы телефонистом пошел, — мечтательно протянул Костик, глядя на паутину проводов, тянувшихся от заводского управления и вдоль железнодорожного пути. — Вот это работа! Сидишь себе в тепле, в наушниках, всех соединяешь… И все новости первым узнаешь! Кто кому звонит, о чем говорят… А захочешь — сам можешь с кем угодно связаться! И почет опять же. Вон, отец Лиды, Николай Валерьяныч, телефонным техником служит — все его уважают. И деньга, говорят, хорошая за это идёт!

— Телефонный техник… — хмыкнул Гнатка, который до этого молча ковырял палкой песок. — Скукота. Сидеть на одном месте, в проводах ковыряться, чужие разговоры слушать… То ли дело — вольным человеком быть! Как… ну, как махновцы!

Мы с Костиком удивленно переглянулись.

— Махновцем? — переспросил я. — Ты это, брат, серьезно? Это ж бандиты, натуральные бандиты!

— И вовсе не бандиты, а идейные анархисты! — горячо возразил Гнатка. Глаза его загорелись знакомым упрямым огнем. — Они за настоящую волю бьются! Чтоб без панов, без буржуев, без комиссаров! Делай, что сам хочешь, никому шапку не ломай! А если кто не по правде живет — так ему и в рыло можно дать, чтоб знал! Вот это жизнь! Свобода!

Я уже замечал, что Гнатка в последнее время стал часто околачиваться с Митькой Баглаем, тем самым внуком старого махновца, которого помяли тогда хлопцы из красного патруля. Видимо, Митькины рассказы о вольной жизни под черным знаменем нашли отклик в душе Гнатки, давно и многажды обиженного на несправедливости и ищущего свой путь. Зная, что анархизм обречен, задумался, как бы мне отвлечь приятеля от таких вредных мыслей.

Коське похоже пришла в голову та же идея.

— Ну ты, брат, даешь! — рассмеялся он. — В анархисты записался? С Митькой Баглаем теперь дружбу водишь? Отчаянный какой стал! Смотри,