Командир 2 Война - Василий Седой

Прозвучит странно, но для нас плюсом ко всему находили даже топливо и боеприпасы для обучения и слаживания подразделений, что в условиях осады вообще сюрреалистично. Тем не менее это было так, и учёба шла чуть не круглосуточно.

Понятно, что я при текущем раскладе не мог себе позволить уделять столько же внимания своим разведчикам, как в период создания батальона, но какое-то время все равно находил. Старался хоть как-то передать свой опыт в этом деле и хотя бы на словах объяснить некоторые прописные истины, и это принесло свои плоды.

Именно разведчики в отличие от всех остальных подразделений начали работать, ещё когда сама дивизия, можно сказать, существовала только на бумаге, и учились действительно в процессе, на ходу. Потери по первости несли жуткие, но опыта набирались стремительными темпами. К моменту, когда я решил, что подразделение готово к работе, у меня более-менее было представление о наличии немецких сил в месте будущего прорыва. Кстати сказать, это самое место выбирал не я, и будь моя воля, я бы точно действовал иначе, но в данном случае пришлось смириться и готовиться штурмовать немецкие позиции в направлении пресловутой станции Мга.

Надо ли говорить какая задача стояла перед подразделением? И, понятно, что моя дивизия — не единственное подразделение, задействованное в будущем прорыве. К подготовке этой операции командование вообще подошло со всей серьезностью, и силы для этого накопили достаточно большие, но меня все равно терзали сомнения, что мы добьемся успеха.

Нет, в своих силах прорвать оборонительные порядки немцев я как раз не сомневался, но вот какой ценой это будет сделано и сможем ли мы потом в полной мере воспользоваться достигнутым результатом — большой такой вопрос. Все на самом деле будет зависеть от множества непредсказуемых факторов и в определенной степени от банального везения. Что говорить, если даже моя дивизия, которую хоть как-то тренировали и обучали, ещё достаточно сырое подразделение, на собранные для этой операции части РККА, большинство которых сформированы буквально только что, и вовсе без слез не взглянешь.

В общем, грустно все и непредсказуемо. Одно радует: сосредоточить дивизию на исходных позициях мы смогли, что называется, втихаря, и я искренне надеялся, что это станет для противника неприятным сюрпризом.

За сутки до начала операции я, проводив в немецкий тыл снайперскую роту с разведчиками (понятно, что уходили снайперы с разведчиками мелкими группами), неожиданно даже для себя решил провести совещание.

Почему-то начало меня терзать какое-то недоброе предчувствие, вот и решил перестраховаться.

На этом совещании я ещё раз проговорил порядок действий, который и так все присутствующие усвоили намертво, но не суть, главное не это, а то, что я приказал своим командирам рассредоточиться по линии соприкосновения.

Говоря другими словами, указал каждому из них его местонахождение во время проведения прорыва. А ещё назначил, что называется, преемников на случай, если не смогу командовать самостоятельно, мало ли, погибну или получу ранение, управление войсками при любом раскладе не должно быть утеряно.

В общем, случись что со мной, командование примет полковник Гаврилов, потом Кондратьев и так далее, нарисовал им всю цепочку преемственности власти.

Удивил, конечно, этим подходом народ, но пофиг, главное, чтобы дело не пострадало, остальное неважно.

Мне пришло в голову поступить так ещё и потому, что мы, по сути, хоть и действовали совместно, но никому из местного командования не подчинялись, вообще никому. Поэтому стоило подстраховаться, ведь прикомандированные мужики в полной мере владеют ситуацией и ничуть не хуже меня знают текущий расклад, поэтому есть надежда, что в случае чего не подведут.

Когда после совещания командиры отправились по указанным им подразделениями, я, поразмыслив недолго, поступил так же и со штабными работниками: разогнал их по подразделениям, оставив рядом с собой абсолютный минимум, без которого было не обойтись.

Вообще этот день у меня получился суетным и в какой-то степени напряженным, сам нервничал неслабо и народ нервировал, но когда добился чего хотел, неожиданно успокоился. Наверное, поэтому, когда мне доложили, что к нам из Москвы прибыли люди с большими погонами и возглавляет их мой брат, я даже не удивился и принял это как должное.

Единственное, велел рассредоточить прибывших по укрытиям, чтобы они не демаскировали командный пункт, и пошёл встречать брата, по которому даже соскучился, как это ни странно.

Нет, понятно, что я был в непонятках от его здесь появления, но вида не подал, просто обнял при встрече и пригласил в блиндаж, где временно обитал. Почему-то не хотелось мне тащить его в штабную землянку до того, как выясню, зачем он тут объявился, да и в целом захотелось посидеть за рюмкой чая с родным человеком и немного успокоить нервы.

Мы только и успели с ним принять по пять капель после того, как нам накрыли стол и мы остались наедине, как в блиндаж заскочил один из связистов, который доложил, что совсем рядом с нами работает немецкая радиостанция (о таком я велел докладывать в любое время суток немедленно, всё-таки секретность мы здесь навели неслабую, а подобное могло в момент похерить все приготовления).

Честно сказать, времени на реакцию у меня не осталось, потому что буквально через минуту после этого сообщения началась какая-то остервенелая затяжная бомбежка участка леса, где располагался мой штаб.

Мы с братом даже блиндаж не успели покинуть, чтобы укрыться в вырытых рядом щелях, настолько плотно ложились поначалу малокалиберные бомбы, так и остались пережидать бомбежку в помещении, и это было не самое разумное решение…

Глава 20

Какое-то время после начала этой бомбардировки мы сидели тихо, как будто боясь привлечь чьё-нибудь внимание, потом переглянулись между собой, синхронно улыбнулись, и я накапал по пять капель, предложив выпить за встречу. Выпив и съев кусок соленого сала с хлебом, я, перекрикивая шум взрывов, спросил:

— Ты зачем приехал?

Брат в свою очередь проглотил хлеб и ответил:

— По делам в Ленинград прилетел, вот и решил тебя попутно проведать.

Ответил он не задумываясь, только вот возникло у меня чувство, что не договаривает он что-то. Притом это чувство было настолько навязчивое, что я, не удержавшись, уточнил с недоверием:

— Только поэтому ты отправился на передовую, рискуя жизнью?

Он только набрал в грудь воздуха, чтобы ответить, как страшный взрыв, сопровождавшийся непонятным треском, прервал нашу