Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева

— Шурочка, погоди, я скоро, — Маркова обернулась к ребёнку. — Подожди, маленький.

— Жи-иво-от, бо-оли-ит… Бо-оли-ит!

Тонкое хныканье перешло на крик, и за этими истеричными воплями явственно проступали детские капризы. Олег вспомнил, как Стёпка лет в пять решил вдруг начать испытывать родительское терпение, прощупывая границы. Мельников, повидавший к тому времени всяких детей и славившийся у себя в больнице тем, что может справиться с любой детской истерикой, перед собственным сыном тогда спасовал, поддался. Ему хотелось непременно выполнять все Стёпкины желания, и он готов был это сделать (надо луну с неба, достал бы и луну), но положение спасла Соня. Мягкая и даже кажущаяся посторонним людям безвольной и слабохарактерной, она решительно и довольно жёстко пресекла все попытки сына сесть им на шею и даже, помнится, прочитала лекцию на педагогическую тему ему, Олегу.

Сейчас в этом мальчике Мельников увидел пятилетнего Стёпку (хотя сыну Марковой было намного больше — лет восемь, как минимум). Стёпка так же картинно кривлялся в его кабинете, сползал с кресла и громко ныл на одной ноте, выдавливая из себя слёзы.

— Шурочка, милый, ну перестань, пожалуйста.

Маркова, которую Мельников привык видеть холодной и надменной, на его глазах превратилась в трясущуюся над своим чадом мать. Она присела перед сыном на колени, а тот, мгновенно уловив произошедшую в матери перемену, завыл ещё громче, забился в истерике, стукаясь головой о мягкую обивку кресла.

— Шурочка, Шурочка…

— Ирина Андреевна, позвольте! — Олег шагнул в сторону истерящего ребёнка. — Если вы не против, я мог бы осмотреть вашего сына.

Его спокойный голос подействовал на неё. Она вскочила с колен, дрожащими руками отряхнула юбку.

— Понимаете, Олег Станиславович, Шура с утра жалуется на живот. Он даже от завтрака отказался, но он у меня вообще плохо кушает.

От слова «кушает» Олега слегка передёрнуло.

Когда он ещё студентом проходил практику в педиатрическом отделении, одна из нянечек, дородная и высокая, с громовым гренадерским голосом и нежным именем Виолетта (они с Аней Бергман едва сдерживали смех, когда с ней сталкивались), любила выговаривать басом какой-нибудь мамочке.

— Кушают, мамаша, дети трёхлетние. А ваш лоб здоровый — ест. Запомните это раз и навсегда.

Здоровый лоб, которому от силы только-только исполнилось лет шесть, замирал под громовые раскаты нянечки Виолетты, и его мамочка замирала вместе с ним.

— Хорошо, я вас понял. Давайте я посмотрю ребёнка, — Олег придвинул стоящий рядом стул и опустился на него.

Шура при его приближении завопил ещё громче, Маркова опять метнулась к сыну. Олегу стало понятно, что в присутствии матери справиться с детской истерикой ему вряд ли удастся.

— Ирина Андреевна, — попросил он, вложив в голос максимум доброжелательности. — Вы не могли бы оставить нас наедине? Иногда так бывает, что ребёнку легче успокоится, когда мамы рядом нет.

— Хорошо, — она посмотрела на него как-то неуверенно, но спорить и настаивать на своём не стала. — Только, если…

— Если что, я вас сразу позову.

Мальчик успокоился, едва за его матерью захлопнулась дверь. Как будто кто-то нажал на кнопку «стоп», и ребёнок тут же затих, притянул к себе коленки, обхватил их руками. На Олега он не глядел, но тем не менее было стойкое ощущение, что мальчик исподлобья наблюдает за ним.

— Ну, Шура, — начал Мельников. — Тебя ведь Шурой звать?

Едва заметный кивок головы, снова быстрый взгляд юрких глаз.

— Очень приятно. А меня Олег Станиславович, и я — врач.

— Укол мне будете делать? — неожиданно спросил Шура.

— Почему укол? — удивился Мельников. — Уколы делают только в самых крайних случаях, а у тебя, я уверен, всё хорошо и без уколов. Посмотри-ка на меня, пожалуйста.

Шура поднял лицо, но смотреть на Мельникова избегал, скосил глаза в сторону. Сейчас на его остром маленьком личике застыл неподдельный испуг. Олег заметил салфетки, лежащие на столе, взял одну, протянул его мальчику.

— Возьми, высморкайся, пожалуйста.

Шура послушно взял салфетку и с шумом, старательно высморкался, потом вытер лицо и вернул её Мельникову. Эти простые манипуляции окончательно его успокоили. Олег только сейчас заметил, что мальчик старше, чем ему всегда казалось, просто маленький очень и худой.

— А теперь рассказывай, где у тебя болит.

— У меня шишка, — неожиданно сказал Шура и показал рукой на затылок. — Вот здесь. Очень больно.

Олег осторожно коснулся головы Шуры, нащупал небольшую подкожную гематому. Он старался всё делать аккуратно, но мальчик тем не менее сморщился, когда Олега слегка нажал пальцами место ушиба.

— Да, действительно шишка. И где же это тебя так угораздило? Упал?

— Он меня толкнул, — губы Шуры скривились, и его лицо болезненно сжалось.

— Кто толкнул? Мальчик какой-то в школе?

— Не мальчик. А он! Он толкнул!

И опять в Шурином голосе послышались истерические нотки. Олег испугался, что, если сейчас Шура опять заплачет, то успокоить его уже не получится.

— Шура, — как можно мягче сказал Олег и попытался перевести разговор на другое. — Шишку твою мы вылечим безо всяких уколов. Сейчас я попрошу твою маму намочить салфетку холодной водой, сделаем тебе компресс и…

Но мальчик его не слушал. На узком треугольном личике появилось упрямое выражение, тонкие, бесцветные, как у Марковой губы странно зашевелились, как будто Шура что-то говорил про себя. Нет, вдруг подумал Олег, этот ребёнок не был похож на его Стёпку — маленький Стёпка даже в самой безобразной истерике, которую когда-либо закатывал в своей жизни, оставался нормальным, а этот мальчик нормальным не был. Что-то больное и тёмное отражалось в тусклых, непонятного цвета глазах, которые сейчас, не мигая, смотрели на Олега, и Олегу стало не по себе.

— …он к маме пришёл, стал говорить…

Детский голос звучал монотонно и безжизненно, как у заводной куклы. А ведь буквально минуту назад Шура говорил и выглядел, как обычный ребёнок, испуганно спрашивал, не будет ли Олег делать ему укол, жаловался на шишку, доверчиво поворачивая голову. Некрасивый, немного отталкивающий от себя мальчик, но не более — Олег повидал в своей жизни всяких детей и давно уже научился справляться с брезгливостью. Но тут было другое, не брезгливость. Он пытался найти в уме определение, искал и не находил.

— …мама ему бумажку показала, сказала, что это пропуск фальшивый, а он ругаться стал, что мама чего-то подписала, а мама не знала…

Олег понял, что мальчика как бы переклинило, и теперь он, пока всё не расскажет, не успокоится. Ну что ж… Олег слегка откинулся на спинку стула и терпеливо замер, ожидая, когда Шура закончит свой монолог — а это был действительно монолог, потому