Рысюхин! Дюжину шампанского – и в школу не пойдем! - Котус

Светлану, что пропадала по библиотекам, как публичным, так и ведомственным, шерстя всё, что под руку попало, по ключевым словам «качественная реакция», Пескарский в соавторы включил совершенно правильно, объём работы она проделала колоссальный.

— Да пойми ты, дядя Юра, бумаг она перерыла и перекидала кучу — но именно что перекидала, работа чисто механическая, искать да выписывать. Я и так боюсь, что её могут с обложки убрать на том основании, что так, мол, можно и уборщицу вписать, которая особенно тщательно полы мыла.

— А у меня что, глубоко интеллектуальная?

— Да. Я вот тебя, наверное, удивлю, но всякого рода чутьё на яды, в разных видах и формах — один из наиболее часто встречающихся. Не то, чтобы вот на каждом углу, но, по разным оценкам — от двух до пяти процентов. Такой разброс от того, что многие рода свои дары скрывают, ссылаясь на тайны рода, приходится ориентироваться на косвенные данные.

— И что?

— И то. Как ты думаешь, сколько из обладающих чутьём на яды развили его до уровня химического анализа? Хотя бы качественного, не говоря уж о количественном?

— Думаю — как минимум половина, это же само напрашивается, как логическое развитие… Скажете, не так?

— Скажу. Таких примерно… Ноль!

— То есть⁈

— Что есть, то есть. Никаких данных нет, что хоть кто–то таким озаботился. Для многих сама мысль, что божественный дар можно как–то развивать и менять кажется дикой и в голову не лезет! Это только ты у нас такой уникум…

— Не только. У меня папа и бабуля тоже свой дар развивали и придумывали, как его лучше применить и, скажем так — масштабировать. И, думаю, такое вот развитие дара просто не афишировалось. Это у меня старших и чересчур мудрых родичей не нашлось, чтобы приказать молчать и не хвастаться, а в больших родах…

— Поверь, дядя Юра, хоть что–нибудь, хоть как–нибудь, хоть слухами, а просочилось бы. Хотя бы в некоторых случаях, а так — нет данных, в принципе, ни в архивах Корпуса, ни у СИБ. Я специально запросы делал, в рамках исследовательской части работы. Так что свой анализ ты сам развил, целенаправленно и методично, что само по себе на научно–практическую работу тянет. И сейчас в нашем совместном проекте её используешь. Твоя способность у нас идёт как эталонный анализ, без неё, без того, во что ты сам, своей головой, развил её — вся идея смысла бы не имела.

— Ну, можно было бы смешивать эталонные растворы, заранее зная их состав, и потом отдавать на анализ тем, кто состав не знает.

— Да, можно. Это синтетический тест, намного более грубый и ограниченно полезный. Поскольку в таких смесях вещества в чистом виде, и количество компонентов ограничено — иначе ни о какой эталонности говорить не придётся, пойдут реакции и состав станет неизвестным. А тут у нас — реальные образцы из реальных дел. Потому и работа — научно–практическая, а без тебя никакой практики бы не было.

В общем, уговорил он меня на полноценное соавторство, будет нас на обложке четверо — ещё и дядя Гена, который притащенные Светой методики отрабатывал, сперва на синтетических лабораторных тестах, а потом, если они показывали хоть сколько–то приемлемый результат — на реальных образцах. Мне, кстати, эталонных данных пришлось выдать по двенадцати уликам, помимо того, что делалось раньше. А тесть добыл в архиве и принёс тот самый первый анализ, который я делал для него и Подпёска ещё в минском госпитале, в духе — вот с чего всё начиналось. И сказал ещё, что лет через пятьдесят сей документ у знающих людей и коллекционеров хороших денег стоить будет, не говоря уж — через сотню. Шутит, наверное. В смысле — наверняка.

За всю неделю меня никто вернуть на службу так и не попытался, к некоторому даже разочарованию тестя, поскольку в этом случае, по его словам, возможность пройти по цепочке была бы просто подарком. Но — судьба на таковые не расщедрилась. Так что через неделю с малюсеньким хвостиком, а именно — в следующую среду, собрались в том же месте той же компанией, завершить бумажные дела и поделиться находками.

К сожалению, ничего внятного выяснить не удалось, в том числе и от того, что полномочия тестя за границами губернии резко сжимались. Вот работников военной кафедры в бывшей моей академии он пропесочил с некоторым даже удовольствием и повышенной тщательностью. И повод был железобетонный, следователи пришли с вопросом: «а с какой целью вы собирались помешать несению службы нашего сотрудника?» и тем самым сразу поставили работников организации в ситуацию, когда они должны были доказывать, что дураки. И разгильдяи.

И, да — моя замечательная поездка в Курск была вызвана именно разгильдяйством: канцелярия отработала по шаблону, как со всеми студентами, имея в виду, что всем остальным, включая аттестацию и доставку к месту практики, займутся кураторы «как обычно». Свою часть работы сделали, а как оно дальше — их не касалось, и вроде как не прикопаешься. А кураторы под своё руководство не взяли, зная, что проходить практику буду не со всеми. Вина полностью на руководстве, которое не отследило «стыковку», но в худшем случае тянет на небрежность, если очень-очень постараться — халатность, что грозит штрафом в размере месячной премии. Задержка с возвращением — вообще не кафедры вина, тут даже вопросов нет: они всё оформили правильно и к появлению второго пакета документов отношения не имеют.

А вот с формулировкой насчёт отзыва… Здесь сразу стало понятно, что будет интересно, поскольку секретарь начал бегать глазками. И когда вопрос переадресовали нашему штабсу расслабился только отчасти. Оказалось — «была просьба», переданная от имени штаба дивизиона, обеспечить возможность моего прибытия в часть к окончанию войсковых испытаний, для участия в составлении и подписании итогового учёта. И эти двое решили выполнить просьбу самым простым, на их взгляд, способом: просто не увольнять меня до конца. И сейчас пребывали в состоянии тихой паники: удостоверением я, как и просили, не размахивал, мои отношения к Корпусу проводили по линии «иногда что-то там помогает тестю», а тут вдруг — кадровый сотрудник! Офицерская должность! И непонятное Седьмое отделение… Чем занимались первые пять публика более-менее представляла, Первое и Второе были даже овеяны неким романтическим флёром, Пятое — на слуху у всех, а вот те «номера», что больше пяти… Тут «ширнармассы[1]» (дедово словечко, жуткое, но прилипчивое) информацией не владели вообще, даже об общем количестве