Заложники солнца - Мила Бачурова

Сергей помнил, как содрогнулись они с Григорием, разглядев руки тех, кто жил в Доме у источника – красные, корявые, многократно растрескавшиеся и зажившие, покрытые ссадинами и мозолями. Помнил, как до слез потрясли трехлетние ребятишки, возящиеся с теми, кто был еще младше. Искренне считающие себя «большими» и изо всех сил пытающиеся помогать. Они с Григорием приходили к Дому еще не раз. Чтобы с горечью узнавать о новых смертях. Не всегда – среди малышей, но неуклонно – среди взрослых. До тех пор, пока Герман и Катя не остались совсем одни.

Впоследствии Сергей не раз спрашивал себя: а удалось бы ему самому справиться с тем, что обрушилось на ребят? И вынужден был признать, что едва ли. Весь его жизненный опыт, все навыки воспитания собственных детей возопили бы, что это невозможно! Взвалить на себя такой груз могли только люди, подобные Герману и Кате.

По-юношески отважные. Два года наблюдавшие самоотверженность тех, кто жил и умирал рядом с ними. Уверенные в том, что, коль уж они уцелели – не имеют права опустить руки и сдаться.

Герман не знал, что такое рефлексия, и об ошибках не сожалел. Он был человеком действия.

– Мне на себя-то наплевать, – ероша выцветшие волосы, говорил сейчас он. – Я своих детей, если по-честноку, и вовсе не хочу, на три жизни вперед нажрался. Да и сколько мне кувыркаться осталось, тоже ведь хрен его знает. – Сергей открыл было рот, чтобы перебить, успокоить, но понял, что не нужно. Герман не жаловался, он констатировал известный факт. – Мне за ребят обидно! Растут они – будь здоров, сами видели. И если у них не только руки-ноги, но и прочие подробности тем же темпом отрастают, то еще пара лет, и всем колхозом – что пацаны, что девчонки – уже искать начнут об кого бы потереться. Это – к бабке не ходи… Блин. Простите.

Извинился Герман потому, что Сергей болезненно сморщился. Такого рода термины на дух не выносил. А собеседник его, взявший в руки хоккейную клюшку раньше, чем букварь, стесняться в выражениях не привык.

Заботами тренеров, к семнадцати годам Герман стал сильным и выносливым, как тягловый конь, а стараниями спортивных менеджеров был приучен к мысли, что ни одна победа не придет сама. Но вот следить за красотой речи в спортшколе явно было некому – эпитеты центральный нападающий выдавал порой такие, что у обитателей Бункера очки на лоб лезли. Ведь сколько прекрасных слов изобрели люди, чтобы назвать процесс взаимного влечения! Герман же – хорошо, если именовал это «чпокаться» или «шпилиться», а не как-нибудь похуже.

Сергей считал – оттого, что бедный мальчик еще никогда не любил по-настоящему. Пухлая добрячка Инна Германа обожала, слепому было ясно. А он ее – нет. Заботился, уважал, ценил – но не любил. Вот с Катей, думал Сергей, у них все могло бы получиться. Чудесная была девушка. Улыбчивая, приветливая. Она так странно всегда оттеняла своего сурового компаньона.

– Ты любил Катю? – спросил как-то у Германа Сергей.

Катя к тому времени уже погибла. Герман смерть подруги очень тяжело переживал. Надолго тогда замкнулся, ожесточился, и если бы не постоянная необходимость заниматься детьми – трудно сказать, что с ним стало бы. В ответ он неопределенно пожал плечами.

– Клеиться пытался, в самом начале, она отшила. У нее ведь жених был, помните? До того, как все случилось. Ну, я больше и не лез. Ничего у нас с ней не было.

Времени вам не хватило, вот что, – думал Сергей. Ни на то, чтобы испытать настоящее чувство, ни на то, чтобы проникнуться им. В этом свихнувшемся мире катастрофически не хватает времени. Никому и ни на что…

«Слава богу, – записал он в дневнике, – что пока мы – взрослые, образованные люди, терзались безысходностью, пытаясь передать свои знания трем несчастным детишкам, Герман и Катя не сидели сложа руки.

Они, не задаваясь никакой целью и не обладая никакими знаниями, просто помогали выжить случайно подвернувшимся малышам. А в результате воспитали настоящую силу – которая, в отличие от наших подопечных, умеет управляться с новым миром. Сложенные вместе, знания наших ребят с навыками и сноровкой адаптов, смогут их спасти. Спасти их будущее – единственное, ради чего нам всем, уцелевшим, стоит и дальше цепляться за эту жизнь».