Принуждение к любви - Александр Звягинцев

[4]

Выбравшись из логова Бегемота, я вскоре оказался на Сухаревской площади и предался размышлениям.

Задание Бегемота можно было выполнить тут же - для этого достаточно было нырнуть в метро, добраться до редакции «Эха» и добыть там всю нужную информацию. Но, во-первых, не было никакого желания бежать по бегемотовским делам задрав штаны и демонстрировать ему свою немыслимую расторопность. А во-вторых, хотелось прежде внимательно прочитать материал и накопать хоть что-нибудь по своим источникам. Еще не хватало подсоблять Бегемоту вслепую, ведь он вполне мог влезть и в историю весьма сомнительного свойства.

И тут у меня в кармане пиджака завозился мобильник.

- Привет, мальчуган, я тебя потеряла! Ты что, прячешься от меня?

Это была Разумовская.

- Я не прячусь, - тупо сказал я.

- А я знаю, - закатилась смехом она. - Куда тебе прятаться? И главное, зачем?

Ее просто распирало от веселья.

- Мальчуган, - заорала она вдруг. - Я тебя очень хочу, сегодня и сейчас!

- Что так?

- Естество свое берет.

- Так мороз на дворе, - рассудительно сказал я. - Сегодня градусов десять.

- Эх ты, хлюпик! - фыркнула Разумовская. И задорно продекламировала: - Мороз десятиградусный трещит в аллеях парка, нам весело, нам радостно и на морозе жарко! Мальчуган, будь готов!

Судя по всему, она была в машине, а там ее всегда распирало от радости, там она всегда себя чувствовала хозяйкой жизни. Хотя, когда Разумовская себя ею не чувствовала? Это было ее обычное состояние.

- Завтра утром я улетаю, так что вечером мне нужно быть в семье - прощальный ужин и все такое… А до вечера я вся твоя.

- А как же прощальная ночь с безутешным супругом? Сил-то хватит на всех?

- Мальчуган, на свете есть вещи, недоступные твоему пониманию. - Разумовская просто не соизволила обратить внимание на мои колкости. - Ты где? Только не вздумай объявить, что у тебя срочные дела. Я - твое главное дело.

Было ясно, что увильнуть не удастся. Да, собственно, чего увиливать? От чего? Чего ради?

- Так, значит, план такой. - Разумовская резко перешла на деловой тон. - Сначала обедаем где-нибудь по-быстрому, а потом прямо к тебе.

Вот так с ней всегда - все рассчитано и расписано по минутам. Не только своя жизнь, но и чужие.

- Я сейчас подберу тебя, - сообщила она.

- Звучит оскорбительно, - проворчал я.

- А ты будь выше этого, мальчуган, - тут же посоветовала она. - Будь гордым и высоким.

- О господи, что тебя сегодня так несет?

- Я вся в предвкушении. Просто потеряла голову! Кстати, где ты сейчас?

- На Сухаревке.

- Ты гений, мальчуган!

- Чего так?

- Потому что я сворачиваю на Сретенку, и через две минуты мы уже вместе. Думай, куда пойдем обедать…

Вот так вопрос с бегемотовским поручением отпал сам собой. Но до появления Разумовской я все-таки успел позвонить отцу. Попросил его посмотреть в Интернете статью из «Эха» и подумать, что бы она значила. Отец, который наверняка оторвался от телевизора, по которому шли бесконечные новости с киевского Майдана, занятого оранжевыми демонстрантами, обещал помочь и сразу положил трубку. Наверное, он был самым заинтересованным зрителем оранжевой революции в Москве, потому что родился в Киеве и детство его прошло на том самом Крещатике, где теперь рядом с шикарными магазинами дымили трубами палатки борцов за превращение Украины в европейское государство.

Разумовская действительно подкатила через несколько минут. Я любил смотреть на нее в машине. Они были созданы друг для друга. Большинство людей, садясь за руль, буквально меняются.

У многих лезут наружу комплексы и склонности к преступлению. Образ же Разумовской за рулем обретал черты совершенства и законченности. В отличие от других женщин она держала руки на верхней части руля. Обычно так водят автомобиль люди с развитой фантазией, интеллектуальным вкусом, веселым характером, уверенностью в себе и любящие при необходимости поспорить. Иногда ее руки напоминали классическое положение - стрелки, стоящие на «без десяти два». Иногда она вытягивала их вперед, насколько это возможно, с силой упираясь спиной в подушку кресла. В движении этом было что-то порочное и весьма сексуальное.

А как она выходит из машины! А как в нее погружается…

Уже через несколько минут мы с Разумовской сидели в китайском ресторане среди огромных аквариумов, в одном из которых лениво плавала одинокая пятнистая мурена, тело которой извивалось, как флаг на ветру, и вкушали карпа в кисло-сладком соусе. Разумовская ела с таким удовольствием, будто ее перед этим долго морили голодом.

- А ты что невесел, мальчуган? - оторвавшись от карпа, вдруг участливо спросила она. - Что ты голову повесил? Неужто опять о печалях отечества нашего любезного страдаешь? О родине малой и большой?

Ну, это уже было слишком! Сначала Бегемот ведет себя со мной как с последним клерком, а теперь еще Разумовская позволяет себе…

- Да потому я невесел, что эрекция у меня тут на днях пропала. - Тяжело вздохнув, я с горестным видом уставился на затаившуюся среди камней мурену, которой никакая эрекция не грозила от рождения.

Разумовская чуть не подавилась своим карпом и уставилась на меня. Я виновато понурил голову.

- Мальчуган, ты чего? Ведь неделю назад…

- Пока не вообще пропала, а поутру, - горестно поведал я. - Знаешь, раньше поутру просыпаешься - аж звенит! Чувствуешь в себе силы - необъятные. Весь организм трубит: вот он я какой! Петь хочется. И главное - никакой бабы рядом не надо. Натуральный глас торжествующей здоровой плоти! А ну, расступись, честной народ, не то зашибу ненароком!

Наклонившись поближе к Разумовской, я чуть слышно пробормотал:

- Вот уже четыре дня…

Забыв о карпе, она внимательно смотрела на меня. Вроде бы мне удалось с достоинством выдержать ее сверлящий взор, но тут она снова принялась за остывшую рыбу, и я понял, что разоблачен.

Закончив с карпом, она отложила вилку в сторону, промокнула губы салфеткой и ласково сказала:

- Не переживай, мальчуган, сейчас по дороге зайдем в аптеку, и я куплю тебе виагру - лошадиную дозу. Не то что петь потянет, ты у меня вприсядку пойдешь!