Стальная Хризантема 1. Вредители - Александр Накул

― Для начала ― почему ты задержался в школе? У тебя здесь что-то вроде внеклассных занятий?

― Нет. У нас из-за войны все кружки разладились. А той кружок, в котором я был, вообще закрылся.

― Получается, от войны страдает и самая престижная школа Империи.

― Мы живём в чистоте и питаемся бататовой кашей и редьками. А во времена гражданских войн бататовая каша считалась роскошью.

― И что, никто не жалуется?

― Как можно жаловаться на роскошь?

― А почему закрылся ваш кружок?

― Это довольно странная история. Дело в том, что наш учитель пропал без вести.

― Надо же! Как это случилось?

― Не знаю. Просто в один из дней учитель Курода, который им заведовал, не пришёл в школу. Потом было объявлено, что кружок закрыт.

― Почему вы уверены, что он именно исчез, а не перестал работать в школе.

― Это были слухи. Я не стал бы говорить это под присягой. Кто же захочет покидать такую школу?

― А что случилось с другими кружками? Их руководители тоже пропали?

― Учеников стало меньше. Многие из старших ребят пошли работать в штабы и министерства, чтобы помогать фронту.

― Вместо того, чтобы отправляться на фронт?

― Поверьте, в штабах от них больше пользы. Хотя бы почерк разборчивый.

― Я вынужден признать, что пропажа вашего учителя Куроды очень интересует полицию,― неожиданно тихо произнёс полицейский,― В последние дни были установлены некоторые факты, которые очень меняют всю картину.

― А что вы узнали?― осторожно спросил Кимитакэ.

― Это не очень важно. Так, подробности. Попытайся вспомнить вот что: не делали ли учитель перед своей пропажей каких-то намёков? Может быть, были какие-то намёки, что его выслеживают или преследуют. Или упоминал людей, которые сами хотят, чтобы их считали испарившимися.

― Нет, ничего такого. На занятиях мы говорили только о каллиграфии.

― А ты запомнил какие-то личные беседы? Может быть, вы обсуждали политику или ход войны? Я не сомневаюсь в вашем патриотизме, но он мог сказать что-то, что позволило бы нам напасть на след людей, что стоят за его исчезновением.

— Был один такой разговор,― произнёс школьник,― Я не уверен, что я помню правильно.

― Откуда эта неуверенность?

― Дело в том,― Кимитакэ опустил голову и усмехнулся,― что отчего-то мне кажется, будто этот разговор случился уже после того, как учитель пропал.

― Это не имеет значения. О чём был ваш разговор?

― Но это же нелепость! Знаете, это как тот чудак, про которого монах Кэнко пишет. У чудака была рукопись “Изборника стихов японских и китайских” и утверждал, что эту копию написал великий Оно Тофу. Какие-то ехидные знатоки спросили, откуда тогда в сборнике появились стихи Фудзивары Кинто ― ведь Фудзивара Кинто родился в год смерти великого Оно Тофу. А чудак заявил, что именно эта особенность и делает рукопись особенно редкой.

― Между тем это может быть полезным,― заметил полицейский,― Такие события происходят чаще, чем думают обычные люди.

― Но как такое возможно?

― Вот самый распространённый случай. Ты бы очень удивился, если бы узнал, как многих взрослых людей преследует один и тот же сон: будто они снова учатся в школе и либо пишут какой-то бесполезный экзамен, либо опять блуждают по её деревянным лабиринтам с каким-то дурацким и невыполнимым поручениями. Причём эти люди отлично помнят, что давным давно закончили школу и даже в университете учились. Но это им ничуть не помогает. И всё университетское образование недостаточно, чтобы справится с этим дурацким заданием. С точки зрения логики это невозможно. И тем не менее, это происходит с очень многими людьми каждую ночь.

― Но всё, что вы описали происходит во сне!

― Совершенно верно. Современная криминалистика изучает в том числе и сновидения.

― Получается, в наше время надо даже спать осмотрительно.

― Сон к делу не приобщишь. Но рассказ о сне может очень продвинуть дело.

― А в какой традиции вы анализируете сновидения ― по Фрейду или по Юнгу?

― Мы их просто узнаём,― был ответ,― чтобы получше узнать человека. Но вернёмся к вашему случаю. Так что вам сказал учитель каллиграфии уже после того, как пропал?

― Он сказал очень странную вещь,― Кимитакэ сглотнул и невольно усмехнулся,― Он сказал, что наши немецкие союзники весьма опрометчиво поступили, когда сделали свастику своим символом. А между тем свастика ― живое существо.

― Вот как! Он пояснил, что это значит?

― Нет. Я, конечно, знаю, что иероглиф происходит от индийского символа. Но я тоже не понял, на что именно он намекал. Может быть, в древних рукописях ей заменяли иероглиф, который обозначал каких-то опасных животных или злых духов. Хотя я бы предпочёл для этого иероглиф “вредители”.

На этом месте Кимитакэ вдруг вспомнил, что дневник лежит прямо здесь, в сумке. И туда записан сегодняшний сон.

Конечно, ни в дневнике, ни во сне не было ничего крамольного. Постыдное там можно было отыскать, но крамольного ничего не было.

А что, если отыщется? Полиция ― большие мастера отыскивать то, что ты предпочёл бы скрыть… К тому же,