Чудовища, рожденные и созданные - Танви Берва

Ознакомительный фрагментмерцавшими в небе, словно огоньки свечей. Ночь – это время, когда остров Солония подвержен прихотям амфибий вроде мариленей, поэтому после заката действуют ограничения. Но ещё ночь – это время, когда мы можем дышать и позволять ветру самозабвенно осыпать нашу кожу поцелуями.

Я пролистываю рисунки.

– Ты нарисовала святилище?

За официальной границей города, в конце песчаной косы, находится реликвия прошлого Офира: эмпирейское святилище. Сверкающий чёрный гигант, святилище, – одно из чудес света. Оно расположено на том самом месте, где потерпело крушение тысячу лет назад, перевозя мореплавателей, наших эмпирейских старейшин. Сферическая конструкция, собранная деталь за деталью из обломков корабля историками и рабочими, теперь частично музей. Какой бы метод ни приводил подлинник в движение, он сгинул вместе с мудростью эмпирейских старейшин.

Меня поражает, какое странное это явление – случай. Что, если бы святилище потерпело крушение в каком-нибудь другом месте? Прямо в океане? Посреди голодных рапторов?

Появилась бы я тогда на свет?

Эта мысль отрезвляет.

Я улыбаюсь Лирии.

– Красиво.

– Ты единственная, кто догадался! – восклицает она, садясь прямее. В глазах сияет восторг. – Эмрик решил, что это странное облако.

Мы вместе хихикаем над тонким наблюдением брата.

Следующий рисунок – набросок арены. Или то, как Лирия её себе представляет, ведь сестрёнка вообще-то ни разу не была на гонке славы.

– Думаешь, я попаду туда в этот раз?

Четыре года назад, когда проходил последний турнир, ей было всего три, она тяжело болела и была слишком слаба.

– Надеюсь, да.

Гонка славы – единственное крупное событие на острове. Оно включает в себя столько всего: празднования, парады, гуляния. Помимо ставок и убийств, разумеется. Десять земельщиков рискуют жизнями, управляя колесницами, запряжёнными беспощадными мариленями, которые держат будущее возниц в своих челюстях. И один из этих земельщиков становится чемпионом, получая столько золота, сколько ему до конца дней не истратить.

Подобная победа способна изменить судьбу семьи на несколько поколений вперёд.

Каково было бы жить в особняке под землёй? Ни в чём не нуждаться?

Не сражаться в океане?

– А как же съёмщики? – спрашивает Лирия, немедленно возвращая меня обратно на поверхность.

Я пожимаю плечами.

– Мы наблюдаем за гонкой.

Съёмщики не участвуют в турнире – это одно из негласных правил, которые не подвергают сомнению и уж тем более не нарушают. Помню, как однажды видела на базе потрёпанный исторический манифест о гонке славы. В нём нигде не говорилось, что съёмщикам запрещено участвовать. И всё же это делают только земельщики.

– Очень жаль. Ты так хорошо заботишься о мариленях. Ты бы выиграла, если бы участвовала, – говорит Лирия с искренностью ребёнка, которого всю жизнь оберегали от солнца. Я вздыхаю и перехожу к следующему рисунку. Сердце подскакивает к горлу. – Он не закончен, – пищит сестрёнка и тянет руку за наброском.

Я уворачиваюсь, чтобы она его не выхватила.

– Что это?

Автопортрет, судя по чёлке изображённой девочки. Она плавает под толщей воды. Глаза закрыты.

Лирия смотрит на меня в ответ большими глазами.

– Что происходит, когда умираешь?

– Не знаю.

– Думаешь, я умру?

– Что? Нет. Дети не умирают. Старики – да.

– Но я болею.

– Ну, ты можешь заболеть, это верно. Но не умрёшь, пока тебе не исполнится сто лет. Разве я не рассказывала тебе про Горькоцвету? Ей сто лет. – Откуда она этого нахваталась? Рёбра сжимаются с каждым вдохом.

Лирия пожимает плечами. Напряжение позади глаз нарастает.

– Ладно, – говорит она. Затем добавляет, совершенно беспечно: – Ты знала, что новый цвет можно получить, смешав пигменты?

– Нет! – Я изображаю удивление на лице. – Серьёзно?

– Да, можно получить любой цвет, если у тебя есть три основных. – Пока она говорит, я изучаю её слабые руки, впалые щёки, медленное дыхание.

Затем приходит мама. Когда она где-либо появляется, её присутствие можно почувствовать мгновенно. Она… тёплая. Тёплая не как шероховатый воздух, который царапает кожу за порогом, а как костёр у моря холодными ночами.

Она даёт Лирии снотворное, хотя та выпрашивает «ещё пару минуток».

Мы укладываем Лирию в постель, и мама зовет меня выйти.

В тихом коридоре она стоит перед зеркалом и расчёсывает волосы. Её голова доходит мне только до подбородка. Всего несколько лет назад я бегала за ней вприпрыжку, собирая ракушки на пляже, едва доставая ей до пояса.

Мы похожи, как большинство матерей с дочерями. Вот только мамины полные губы, большие глаза и мягкое округлое лицо делают её миловидной. Смотришь на неё и думаешь о доме и безопасности. Я скорее что-то вроде сумбурной второсортной копии, изо всех сил пытающейся соответствовать.

Я задаюсь вопросом, о чём она хочет поговорить. Я снова забыла помыть посуду? Но нет – мы вчера отфильтровали немного воды. Сегодня вечером её не будет. Мы вынуждены экономить воду для нашей единственной мариленихи. Хотя какое применение мы можем найти для неё сейчас, мне неведомо. У нас нет самца, с которым её можно было бы свести. И она в любом случае специфичный экземпляр. Ни один земельщик не хочет купить её для гонки славы. Думают, что её сглазили.

– Больше не разговаривай так с отцом, – говорит мама. Я потрясена и уже собираюсь возразить, но меня останавливает пустота в её голосе. Мамина усталость давит на меня. Она гладит меня по волосам, абсолютно чёрным по сравнению с их с Лирией бронзовыми. – Ты и так уже делаешь многое. Вы оба с Эмриком. – Она удерживает мой взгляд своим. – Земельщики видят, как мы приручаем мариленей, а всё, что выглядит как власть в руках съёмщика, обжигает их кровь. Но остерегаться следует страхов и зависти нам подобных. Край отщепенцев – опасное место для жизни, всегда помни об этом. – Я раньше думала, что родители преувеличивают то, как люди нас воспринимают. Но стоило мне пойти в школу, и это стало ясно, как морские кристаллы. Там нам не место. Только здесь, друг с другом. – Помнишь, о чём ты мечтала больше всего?

Несмотря на тьму, наступающую на меня со всех сторон, я бормочу:

– Летать.

Мой тон вызывает улыбку и на лице матери.

– Ты не дашь отцу и малейшего повода выместить на тебе свой гнев снова. Поняла? И пообещай мне сегодня, что никогда не прервёшь свой полёт.

Она может говорить обиняками сколько угодно, но решение отца не идёт у меня из головы. Сегодня я видела, что с нами сделает нехватка денег. Не успей Крейн вовремя…

– Как мы оплатим новое лечение Лирии, мама? Как выберемся из долговой ямы?

– Я не позволю, чтобы одна дочь пожертвовала собой ради другой. – Она переходит к гневной решимости. Я никогда прежде не видела её такой. Дальние родственники и друзья рассказывали мне, что мама раньше смеялась и выражала своё мнение столь открыто, что это всех раздражало, а папа смотрел на неё так, словно она была для него целым светом, и был по уши влюблён.

Теперь это звучит как мифические истории об эмпирейских старейшинах.

Сколько себя помню,