По ком плачет рябина - Лисса Рин

Ознакомительный фрагментпечати; густую тишину вокруг время от времени прерывало тихое потрескивание и шипение. Сделав успокаивающий вздох, я смело вошла внутрь – печать сразу ожила, запульсировала, точно в нетерпеливом ожидании обещанной жертвы.

– Мирабель!

Я закрыла глаза и, проведя по ним тыльной стороной, медленно повернулась к Алии.

– Не надо, – в голосе сестренки скользнула отчаянная надломленность. Ее лицо заострилось, в глазах появился лихорадочный блеск. – Прошу, – последнее слово вырвалось облачком студеного пара и растворилось в судорожном всхлипе.

Ее дрожащий голос, точно каленый прут, пронзил мою грудь насквозь и моментально выжег из груди весь воздух. Отяжелевшее сердце замерло, горло сжалось в неподконтрольно спазме.

Именно в этот самый миг я вдруг осознала, ЧТО собираюсь сотворить. Мои губы задрожали: и как же все так обернулось-то?!

Я не винила бабулю за неудачный призыв мамы. В последние месяцы Ирга и без того начала сдавать: схуднула, осунулась и посерела лицом, ослабла физически и ментально, хотя по ведьмовским меркам ей жить, по меньшей мере, еще лет двести. А неожиданное исчезновение мамы и вовсе подкосило Иргу, оставив ей на попечение двух несмышленых упрямых ведьмочек да ворох неразрешенных вопросов.

Я была благодарна бабушке уже за одну только попытку связаться с мамой. А еще немножечко за рассеянность. Ведь именно в момент очередного призыва я и застала в черной обугленной пентаграмме бабушку, забывшую накинуть на двери запирающие печати. Всегда бодрая и несгибаемая, бабуля была бледной, как мука. Держась за горло и с трудом хватая ртом выжженный воздух, она с ужасом вглядывалась в печать, где вместо призываемого маминого духа появился лишь ее искореженный венчик.

Именно тогда, стоя среди истлевших свечей и провонявших гнилью зеркал, перебирая в дрожащих руках мамин черный, практически сожженный дотла, венчик, я приняла твердое решение действовать.

Приготовления заняли непозволительно мало для такого ритуала времени. Сестренка подключила Терона, я – все свои скудные познания в некромантии, и все вместе мы разработали некое подобие на план. Обсуждать его и уж тем более оттачивать детали времени не было. Как и желания, если совсем уж начистоту. Ведь мы трое прекрасно понимали, что состряпанный на скорую руку ритуал, который держался исключительно на вере в чудо, не выдержит даже поверхностного обсуждения, не говоря уж о придирчивой критике.

А времени становилось все меньше.

Еще в детстве я слышала много историй о сильных ведьмах и колдунах, которые, случайно попав в Закраину, сумели вернуться обратно. Я не знала, правда ли это. Никогда не задумывалась… и никогда не встречалась с возвратившимися лично.

Но сейчас, отбросив подальше все условности, я верила даже в эти сказки. Хотела верить. Всей своей трепещущей от страха и волнения душой. И вопреки сковывающему внутренности ужасу. Потому что, к сожалению, была оговорка даже в этих сказках: колдуну на спасение отводилось не более девяти дней.

Всего девять дней для спасения маминой души. Шесть из которых уже были нами потрачены на бесполезные поиски и бесплодные призывы.

У меня оставалось всего три дня.

Три дня на то, чтобы отыскать маму в мертвом враждебном мире и помочь ей вернуться в мир живых.

Вернуть ее домой. Любыми средствами!

– Аля, я… – мой хрип напугал даже меня, настолько он был жутким. В глазах сестренки застыл испуг. Совсем как в тот злополучный вечер, когда бабуля впервые показала нам мамин венчик.

Отчаянный крик Али еще долго будет стоять у меня в ушах.

Это жуткое воспоминание отрезвило, взбодрило, помогло выбраться из пучины отчаяния и жалости к себе. Я прочистила горло и сделала пару успокаивающих вздохов.

– Все хорошо, Аля, – нашла в себе силы вымученно улыбнуться. А вот на ответ поубедительнее сил уже не осталось. – Все обойдется, не волнуйся.

Сестра подошла к самому краю печати.

– Ты и правда это сделаешь? – обреченно спросила она, опустив голову.

– Да нет, просто постою здесь и пойду чай пить, – хмыкнула я, мазнув ладонью по ее щеке.

Сестра возмущенно вскинула подбородок и гневно блеснула глазами.

– Все твои шуточки!

Я улыбнулась: гнев лучше страха, а здоровый сарказм помогает отвлечь фантазию. Да и пора уже заканчивать: чем дольше мы прощаемся, тем сильнее крепнет отчаяние и нерешительность, что в преддверии задуманного было совершенно некстати.

Я подошла к невидимому барьеру печати, цапнула сестру за ладошку и, звякнув ее рябиновым браслетом, крепко сжала в своих руках.

– Просто дождись меня, ладно?

Алия кивнула и доверчиво положила мои ладони к себе на грудь.