Другой Холмс, или Великий сыщик глазами очевидцев. Начало - Евгений Бочковский

Ознакомительный фрагментс лупой осматривая их. Оставалось непонятным только, почему, по его мнению, улики следовало искать в таких труднодоступных местах, но никто из нас не был настолько любопытен. На моей памяти только однажды инспектор Джонс позволил себе некоторую несдержанность, когда Холмс, предположив, что застреленного на самом деле утопили в луже, а только затем застрелили для верности, потребовал осушить или вычерпать эту лужу, уверяя, что обнаружит на ее грязном дне отпечаток ноздрей жертвы. Джонс предложил перепоручить это занятие солнцу с уверением, что оно справится не хуже. Удивительно, как Холмс умудрялся всё неимоверно усложнить и запутать. По-видимому, обычные преступления, регулярно свершавшиеся повсюду, ему были скучны и потому он всегда выдвигал фантастические версии, в изрядной мере льстя преступникам своим ожиданием от них такой же невероятной изобретательности, какую выказывал в собственных измышлениях. Отравитель в его фантазиях никогда бы не снизошел до банально подсыпанного в бокал цианида. Вместо этого он швырялся ядовитой змеей, предварительно разозленной добела долгим раскручиванием за хвост, стрелял отравой из револьвера, метал с десяти ярдов заправленные ядом шприцы, словно дротики, использовал сам обиход жертвы, его образ жизни и окружающую обстановку, присылая в подарок ценителю прекрасного отравленные гобелены, расставляя в парке отравленные капканы, подсовывая собаке отравленную палку, чтобы она, облизав хозяина, перед собственной смертью успела стать его убийцей. Тем же успехом у него пользовались ножи, не оставляющие ран, огнестрельное оружие, стреляющее бесшумно, безгильзно, а иногда и беспульно, то есть черт-те чем. Но и этого ему было мало, так что особое место в его теориях занимали совсем уж экзотические способы убийства, таковые, что искусно скрывали сам факт насильственной смерти, а потому, по его мнению, не попали под наше подозрение, но были когда-то успешно им раскрыты.

При всем расположении к его неиссякаемой фантазии и несомненному таланту рассказчика, вдохновляющего его самого в такие моменты до некого подобия веры в собственные разглагольствования, слушателю пришлось бы на слово поверить в такие случаи из его практики, как, например, убийство испугом, когда немилосердный губитель, зная о нежной привязанности жертвы к разведению георгинов, уничтожил несчастного умышленной ложью о бесцеремонном вторжении соседских овец, вытоптавших всех обитателей его клумбы. Или не менее жестокое убийство нескончаемым смехом. Циничный наследник в том примере использовал целую серию заготовленных уморительных шуток. Жестокосердный произносил их с ледяными глазами и не позволил собственному хохоту сбить себя с намеченной цели, так и не допустив ни малейшей паузы, пока сотрясающееся, словно суфле, тучное тело его престарелого родственника окончательно не замерло в кресле под анекдот о сеттере, освоившем игру в карты, но так и не научившемся блефовать из-за виляющего хвоста. Были в его арсенале и случаи умерщвления щекоткой, вопросом, поставившим в тупик, парадоксальным афоризмом, не только разрывающим сознание, но и физически уничтожающим сам мозг, отвратительным пением и черт знает чем еще.

Первое время, пока эти господа лишь игрались в сыщиков в свое удовольствие, нас это до некоторой степени развлекало. В Ярде посмеивались над манерой Холмса театрально запахиваться в плащ после очередного «резюме», внезапно резко разворачиваться и быстро покидать место преступления, лихо сдвинув кепи набок. При этом старина доктор, замыкавший гордое шествие, часто оглядывался на нас с каким-то многозначительным прищуром, стараясь, вероятно, придать взгляду своих добрых и глупых глаз побольше сарказма и сожаления по поводу нашей ограниченности. Поначалу он так восхищался своим патроном, что зачастую не мог сдержаться, чтоб не пригласить нас присоединиться к его восторгам, толкая меня в бок или настойчиво стуча зонтиком по спине, если я, склонившись над трупом или сосредоточившись на каких-то деталях, пропускал мимо ушей блестящие заключения его друга. Его бесконечное и вечно невпопад «Холмс, это гениально!» нередко выводило меня из себя, пока наконец до доктора не стало постепенно доходить: что-то не совсем так если не с его другом, то как минимум с результатами его усилий. Раз за разом доктор Уотсон убеждался в том, что, пока Холмс, к примеру, вставал на голову, чтобы определить, достаточно ли тверда в этом месте почва и можно ли было получить характерную ссадину на макушке при вертикальном падении из кэба, само преступление тем временем вполне обыденно раскрывалось осмеянной им полицией. После этого доктор поскучнел и при всяком новом появлении этой парочки перед нашими глазами просто грустно слонялся неподалеку.

В Ярде еще продолжали смеяться, когда начиная с июля девяносто первого года в журнале «Стрэнд мэгазин» стали появляться рассказы, подписанные именем некого Артура Конан Дойла, а затем вышел целый сборник – «Приключения Шерлока Холмса». Первые же номера «Стрэнда» сделались невероятно популярными, и многие из нас не удержались от того, чтобы прочесть эти рассказы, и вот тогда никто в департаменте уже не знал, смеяться ли дальше или возмущаться, потому что их содержание вызывало шок. Записи Дойла неприятно поразили всех нас совершенно бесстыдным выпячиванием роли человека, лишь изредка, благодаря исключительной удаче вносившего хоть какой-то вклад в работу по изобличению и поимке преступников. Если бы героем книги был вымышленный персонаж, всё было бы воспринято нами гораздо благодушнее – что взять с домыслов фантазера, тем более талантливо создавшего симпатичный и выразительный образ. Не исключено, что со временем это стало бы для некоторых из нас любимым чтением. Но недотепы с Бейкер-стрит и раньше пытались рекламировать свою работу, размещая крикливые объявления в газетах. Поэтому не было никаких сомнений в том, для каких целей родилось на свет это дрянное развлечение для публики, являющееся одновременно и пасквилем на полицию.

Домыслы, подстегнутые этим сенсационным изданием, были подхвачены общественным мнением почти мгновенно. Скотленд-Ярд в сознании лондонского обывателя превратился в сборище забавных в лучшем случае ротозеев. Эта мысль налогоплательщикам оказалась удивительно близка. Они давно подозревали, что содержат на свои деньги ораву бездельников. Едва мы прибывали на место преступления, родственники жертвы первым делом принимались придирчиво вглядываться в наши действия и без стеснения их обсуждать. Сбор сведений, обычный опрос людей превращался в какое-то безобразное выяснение отношений и определение ими степени нашего профессионализма. Нам постоянно приводили в пример Холмса и сокрушались, что, к сожалению, похоже, их дело не вызвало у него интереса или он слишком занят другой умопомрачительной головоломкой, коль не смог появиться у них. Иногда нам объясняли чуть ли не у дверей, что специально вызвали нас, потому что не сумели застать Холмса у себя. И, поскольку полиции-то должно быть известно, как связаться с ним, нас просили не тратить попусту время и поскорее вызвать на сцену главное действующее лицо. Некоторые благодаря рассказам