Рыжий: спасти СССР - Валерий Александрович Гуров

Мы шли в колоне института и махали флагами, а два рослых парня несли транспарант с надписью «Мир Труд Май». Большинство же были со свободными руками, ну или с сумками, в которых что-то позвякивало, и явно не учебники.

— Ну ты, чувак, и даёшь! Бессмертный, что ли? Матвей, Егор Матвеев, узнает, что к Лидке подкатывал, голову оторвет, — под голос диктора, громко прошептал мне на ухо Витёк.

— Она с ним гуляет? — спросил я.

— Она-то нет… — Витек улыбнулся. — А он с ней — да, но в мечтах. Но разве же это важно, когда тебе голову будут отрывать?

— Мимо проходит колонна работников торговли! Уже в первые месяцы текущего года было реализовано… — вещал диктор.

Мы подходили все ближе к эпицентру шествия, после которого колоны распадаются и люди расползаются. Тут культоргам и парторгам нужно не зевать — хотя бы собрать все транспаранты и флаги, чтобы сохранить имущество, частью до Дня Победы, но, скорее, до Дня Социалистической Революции осенью.

Шествие на 1 Мая было не просто манифестацией с красной ленточкой на груди и с плакатами. В обязательном порядке подводились некоторые итоги трудовой деятельности предприятий и организации Ленинграда. Интересно, а что могли бы сказать про студентов ЛЭТИ?

«Студентами института было прогуляно: 315 лекций, 123 коллоквиума, 618 семинаров. Выпито… Выкурено сигарет… Из них Marlboro…»

Ну, этого, конечно, никто в громкоговоритель не скажет. С другой стороны, ну как молодёжи не веселиться?

— Делюга есть, — шептал мне прямо в ухо Витёк, любитель иногда вставить словечко из воровской фени. — Пришла партия левайсов, фирмовых. Восемнадцать пар отдают за одну норковую шубу. Ждать долго не будут, Илья Федорович ждёт от нас действий. Там мани хорошие.

Я старался не показывать своего недоумения. Делишки-то попахивают навозной фермой. В дневнике моего предшественника не было ни одного слова про то, что он занимается фарцой — но намёки я уже накануне слышал. Просто Чубайсов не делал глупостей и не упоминал в своём дневнике про тёмные делишки.

— Нет времени на всякие глупости, — сказал я.

— Глупости? Ты что, уже помешался на своём дипломе? Пойди к Батону, придумай что-нибудь, что кому-то нужна норковая шуба. У него же есть выходы на ГУМ, — как само собой разумеющееся сказал Витёк.

Батон — это мой отец. И у нас с ним никогда не было разговоров на предмет фарцы. Да, казалось, мой отец может достать всё что угодно. И у мамы, насколько я знаю, очень недешёвое пальто на зиму есть. В Советском Союзе мало иметь деньги, нужно ещё и найти, где и что купить. Аркадий Борисович Чубайсов знает злачные места.

— Что по мани? — спросил я.

— Какие мани, Тольчик? Восемнадцать фирмовых джинсов! — шептал прямо на ухо мне Витёк, периодически оглядываясь по сторонам.

Людям было не до нашего разговора, все шли вперёд, предвкушая следующий этап маёвки. Некоторые уже начинали сбегать в подворотни, покидая колонну — это те, кому не терпится накатить — беленькой или портвейна. Такие бегунки, весьма вероятно, быстренько хряпнут азербайджанского креплёного и вновь вольются в стройные ряды празднующих Первомай. Лишь только одно изменится — станут громче кричать приветствия и лозунги! Ну и радость, счастье, эйфория! Если присмотреться, то шествие все больше становится «счастливым», еще бы с десяток километров, и все прямо на ходу в пляс пойдут, а после захрапят на асфальте.

— Ну так как, ты в делюге? Там верняк. Только я предупреждаю, что выйти без последствий не получится, Илья Федорович — мужик суровый, — сказал Витёк и, не дожидаясь моего ответа, будто бы и нет у меня никаких вариантов, отправился к Катьке.

Вроде бы, Витёк даже собирался жениться на Кате, как только защитят диплом и он, и она. Нет, Витёк — далеко не последняя скотина, хотя и есть в нём гнильца. Но вот что касается коммерческой жилки, то тут Витька мало кто догнать бы мог. Однако одно дело — та жилка, другое — нарушение закона.

Мне деньги нужны! Очень, но… фарца может закрыть мне дорогу наверх, или в крайней степени усложнит ее.

— Вот ты где! — схватила меня под руку Таня. — А я там со своими. А вы идёте на маёвку? А давай с тобой сбежим! Чувак, не робей! Когда такое будет, что я тебе себя предлагаю?

Она ухмыльнулась, скрывая смущение под напускной крутостью.

— У меня после Дня Победы предзащита диплома, готовиться нужно, — сказал я.

Таня вмиг потупила глаза, даже отстранилась.

— Что еще? Я же… — сказала Таня.

— Ну? Ты чего? — я приобнял девушку. — Мы с тобой уже поговорили.

— Да! — резко сказала Таня, так что впереди идущий мужчина даже обернулся.

Девушка так держала свою руку, чтобы нет-нет, но коснуться моей. Я усмехнулся и взял Танину ручку. Она встала на носочки и потянулась к моему уху. Пришлось остановиться, чтобы девчонка не упала.

— Я согласна! — заговорщицки Таня мне сказала.

— Так и я не против? Но согласна на что? — спросил я.

Эти девушки… Пять жизней проживи, и можешь не угадать, на что именно она «согласна». Мужское мышление более прямолинейно. Мы понимаем все однозначно.

Таня остановилась, серьезными глазами, человека принявшего, может и самое главное решение своей жизни, сказала:

— Ты мне нужен. Я хочу быть с тобой, пусть день, ночь, неделю… Сколько получится. Но быть с тобой и быть твоей. И честно-честно, я не буду просить замужества, или настаивать, требовать… Ты только честно скажи, когда соберешься уходить от меня… — на глазах Тани проступили слезинки. — Ну вот… Я это сказала.

— Что будет завтра никому не известно, — несколько слукавил я. — Давай жить настоящим. И сейчас я не хочу на маевку, я хочу побыть с тобой. И какой будет твой положительный ответ?

— Положительный ответ? — Таня рассмеялась, искренне, как могут только счастливые женщины. — С тобой, хоть в Америку.

Ой! Таня прикрыла рот и стала оглядываться.

— Как? Согласна проследовать за мной даже в эту грязь загнаивающегося запада? — рассмеялся я.

Я удобнее охватил руку девушки и мы стали пробираться через потоки людей, на выход.

Шествие двигалось по Невскому проспекту, уже в сторону Обводного канала, не так далеко от моего дома. В том, что родителей не будет