Мученик - Энтони Райан

— Хорошо, — сказал я. — Продолжай. Опиши птицу, опиши камень. И только то, что видишь. Какие звуки издаёт ручей? Чем пахнет воздух?

Некоторое время я смотрел, как царапает её перо, но мой разум вскоре снова вернулся ко сну. Хотелось бы мне думать, что никогда ранее не виданные мною птицы, пирующие на трупах, это всего лишь продукт разума, недавно подвергшегося травме. Кто знает, какие эффекты может оказать треснутый череп на мозги внутри него? Однако птицы казались более реальными, более детальными по своему виду, чем это возможно для простого вымысла расстроенного воображения. А ещё в словах Эрчела слышалась раздражающая нотка правды, выделявшая их из бессмысленных фраз, с которыми мы сталкиваемся в наших ночных путешествиях. «Ты спас Воскресшую мученицу, и наполнил мир трупами»…

Я содрогнулся, плотнее натянул плащ и заметил, что Эйн напевает во время работы. Голос у неё был приятный, от природы мелодичный, и мычание периодически сменялось короткими стишками. Обычно то были бессмысленные частушки, безо всяких намёков на что-либо, кроме рифмы, но сегодня в её песне содержалась капелька смысла:

— Так прощайте же все, мои сёстры, и братья, — пела она. Мелодия казалась необычной, но приятно печальной. — Прощайте же все, братья по стали…

— Что это? — спросил я, и Эйн подняла взгляд от пергамента.

— Всего лишь песенка, — сказала она, пожав плечами. — Я пою, когда работаю.

— Ты сама её сочинила?

— Я сочиняю все свои песни. Всегда сочиняла, с самых малых лет. Маме нравилось, когда я для неё пела. — Её лицо немного омрачилось. — Когда я пела, она не так злилась, поэтому пела я много.

Я махнул рукой на пергамент:

— Запиши её, ту, что ты сейчас пела.

Она с сомнением нахмурилась:

— Я не знаю, как записать все слова.

— Я тебе покажу.

Сначала её рука двигалась ещё нерешительнее, но вскоре стала увереннее, по мере того, как Эйн всё больше нравилось занятие — она писала строчки и тут же напевала их:

— Ведь сюда мы пришли накануне сраженья, и знаю, что здесь моя решится судьба…

— Это всё? — немного погодя спросил я, когда она заполнила стихами весь лист пергамента.

— Во всяком случае всё, что я придумала.

— И как ты её назвала? Хорошей песне нужно название.

— «Боевая песня», потому как я начала её петь сразу после Поля Предателей.

— Немного банально. — Я взял у неё пергамент и перо и приписал над стихами название, хорошенько украсив буквы.

— Судьба Воина, — прочитала Эйн и поджала губы, как бы сдерживая презрительность.

— Это поэтично, — сказал я чуть раздражённо, что ей вроде бы показалось забавным.

— Как скажешь.

Хмуро глядя на её озорную улыбку, я раздумывал, разумно ли будет упрекать её, но быстро забыл об этом, услышав из-за деревьев голос, выкрикнувший моё имя. Вскоре появился юноша с раскрасневшимся лицом, который так спешил к нам, что запнулся за корень и чуть не грохнулся ничком. Как и многие бывшие послушники просящих, вставшие под знамёна Эвадины, Эймонд Астьер был скорее городским ребёнком, а не деревенским. Эти увлечённые, но часто беспечные юнцы обычно передвигались по своему новому лесному дому с неуклюжестью, рождённой страхом в той же мере, в какой и непривычкой.

— Мастер Писарь, — задыхаясь, поприветствовал он меня, а когда вдобавок поклонился, я едва не вздохнул от усталости. Несмотря на мой невысокий ранг, многие новоприбывшие норовили оказывать мне подобные почести, и я уже перестал просить их прекратить. — Помазанная Леди просит вас прийти.

В его голосе слышалась безотлагательность, а ещё небольшая дрожь, выдававшая некоторый страх. Эймонд был всего на пару лет младше меня, но всё же, когда он выпрямился, его гладкое безбородое лицо казалось очень юным, а глаза часто моргали, как у новобранца перед битвой.

— Беда? — спросил я, возвращая пергамент Эйн.

— Разведчики с востока докладывают, — сказал он, глянув на Эйн, и снова посмотрел на меня. На меня произвело впечатление, что, несмотря на страх, он умудряется отвлекаться на симпатичную мордашку. Впрочем, радость его испарилась, как только он продолжил: — Они идут, мастер Писарь. Солдаты короля.

* * *

— И вы уверены, что все они люди короля?

Судя по тому, как услужливо кивнул Флетчман в подтверждение, я решил, что Помазанная Леди впервые обращается к нему непосредственно. Этот крепкий мужик явно обладал немалым опытом, и был браконьером — судя по грубой, добротной одежде и ясеневому луку, — но всё-таки под взглядом Воскресшей мученицы Эвадины Курлайн он съёживался, словно застенчивый ребёнок.

— Сколько? — спросил Суэйн.

— Я насчитал сотню, сержант-просящий, — ответил Флетчман. — Само собой, это может быть всего лишь авангард. Мы решили, что лучше донести весть, чем ждать. Они разбили лагерь у сада Шрайвера, отсюда миль восемь.

— Лагерь? — спросил я, нахмурившись от удивления.

— Именно, мастер Писарь, — сказал мне браконьер намного менее уважительным тоном, зато куда более свободным. Разбойники легко распознают своих. — Хотя, как по мне, это странно. Разведчиков не выслали, и следов не искали. И не привели охотников или собак. Только сотня всадников под тремя знамёнами.

— Три знамени, — повторила Эвадина. Говорила она тихо, но в следующих словах мне послышалась нотка тревоги. — Опишите их, пожалуйста.

— Выше всех королевское знамя, миледи. Две большие золотые кошки. На втором — чёрная роза на белом фоне. Третий — всего лишь вымпел в красно-синюю полоску.

Я видел, как Эвадина с Уилхемом переглянулись, услышав описание второго знамени, отлично им известного. Я тоже его знал, поскольку видел после битвы на Поле Предателей в тот день, когда на самом деле началась легенда о Помазанной Леди. А ещё в тот день ей в руки передали друга её детства и аристократа-предателя Уилхема Дорнмала, которого привёз рыцарь со щитом, украшенным чёрной розой на белом поле.

— Красно-синий вымпел — это флаг перемирия, — сказала Эвадина Флетчману. Она улыбнулась и пожала ему руку, а тот немедленно от её прикосновения рухнул на одно колено. — Прошу вас, сэр, не надо, — сказала она ему. — Только принцы требуют таких формальностей. Поднимайтесь, и благодарю вас за отличную службу сегодня. Ступайте и отдохните.

— Значит, перемирие, — сказал Уилхем, когда разведчик ушёл, не поднимая головы, несмотря на указание Эвадины. — Со стороны короля Томаса умно из всех рыцарей послать именно его.

— Умно, — согласилась Эвадина после того, как по её челу промелькнула тень недовольства. — Или жестоко.

— Сотня рыцарей — внушительная сила, — сказал Суэйн. — Но мы можем с ней справиться, если придётся.

— Если там только они, — заметил я, внимательно посмотрел на Эвадину и добавил: — Если это приманка, то она отлично сработала.

— Мастер Писарь, вы