Полукровка. Сбежать от альфы - Алиса Линд

Вэй подо мной стонет и извивается. Аромат лилий в комнате перебивает все прочие. Она почти дошла до кульминации, мне тоже недалеко. Но не так. Я хочу взять ее сзади.

Прерываюсь и выхожу. Вэй удивленно распахивает глаза. Кивком приказываю ей перевернуться на живот. Одна ее рука остается вздернутой за голову. Только так можно совладать с идиотскими наручниками. Устроившись на животе, она поднимает бедра и прогибается в спине. Коленями расталкиваю ее ноги, снова резко вхожу и сразу наращиваю темп. Вбиваюсь в ее тело, слегка кусая за шею. Вэй будет принадлежать мне до самого конца моей жизни. Ради этого осознания можно умереть.

Мы добираемся до пика одновременно. Полукровка громко стонет, напрягает тело, точно перед прыжком, а потом расслабляется, но внутри у нее все умопомрачительно приятно пульсирует. В последний момент успеваю выйти и изливаюсь ей на бедра.

Она тяжело дышит, дрожит всем телом. Я заваливаюсь рядом с ней. Так, чтобы не вывернуть нам руки. Ловлю долгую и приятную истому, запоминаю, каково это было, потому что сегодня вечером все закончится.

— Ради осознания, что я твоя, Найт, стоит жить, — вдруг тихо и назидательно говорит Вэй, повернув ко мне раскрасневшееся лицо, но сразу отводит взгляд. — Прости, я не специально. Ты слишком громко думал… Или такая слышимость, потому что я люблю тебя…

Последнее произносит, как мысли вслух, будто сама не понимает, что говорит.

— Не бросайся словами, полукровка, — произношу сурово.

Вэй удивленно смотрит на меня, потом вздыхает и отворачивается. Приходится заставить ее подняться, чтобы дотянуться до телефона. В глазах полукровки огоньком мелькает гнев, а потом пеплом оседает обреченность. Догадалась или снова невольно прочитала мысли?

— Эрик? — произношу, когда гудки в трубке прерываются.

Зеваю, изображая вальяжность, хотя сейчас я и правда хочу спать.

— Она у тебя, Найт? — скрипуче басит Эрик. — Ты ее достал?

Молчу несколько секунд. Мое амплуа предполагает некоторую выдержанность. Я не альфа Серебристых, чтобы показывать нетерпение.

— Ага, — отвечаю невозмутимо. — Уже в Ньюарке. К вечеру я ее привезу.

— Почему так долго?! — раздается в трубке с нотками ярости.

— Ты ждал больше недели. Пара часов ничего не изменят, — отрезаю сурово. — Мне надо восстановить силы. Ведьмы оказались очень недовольны, что их собственность беспардонно выкрали.

Эрик бурчит согласие и сбрасывает звонок. Вэй смотрит на меня круглыми глазами. Не ожидала, что я серьезно? Думала, шучу, нагнетая обстановку. Или не может поверить, что я так просто расстанусь с жизнью? Просто не будет, но я предал Кодекс и вид, да и после Вэй я не смогу влюбиться ни в одну волчицу, какой бы замечательной она ни оказалась.

В голове, точно озарение, внезапно всплывают слова Отто: «Стая ворон вдоль ночной дороги будет гнать черно-белый клубок… взбивая крыльями воздух, заставят взлететь…». Снова по спине бегут липкие мурашки, все сходится. Ведьмы — вороны. Напали ночью. Они вынудили нас не взлететь, но оказаться в воздухе, в отчаянном прыжке с моста. У меня черная грива, у Вэй — белая. Мы, наш почему-то неразрушимый союз, и есть черно-белый клубок. Такое чувство, что подсознание пытается всеми силами остановить меня от самой главной ошибки в жизни. Может и так… Но все равно покоя не дает первая фраза, которую я вспомнил: «Предательство встретишь на пути, но искупление расставит все по местам». Предательство я определенно встретил и даже сам совершил в отношении Кодекса и Эрика, но искупление? Что же это может быть?

Усилием воли гоню дурацкие мысли. Я уже все решил. Пусть моя смерть окажется искуплением. Точка.

А сейчас… Мне смертельно хочется спать.

— Поспим, — киваю на кровать. — К вечеру привезу тебя в Жару.

Дожидаюсь кивка и, бросив телефон под подушку, укладываюсь рядом с Вэй.

38. Всеотец

Ортис Аттер

Прихожу в себя уже в медицинской палате. Ребра ломит. На каждом вдохе в груди копошится тянущая боль. Голова тяжелая, как с похмелья. Стефан знатно меня отделал. Ощупываю лицо и ощущаю неприятную, холодящую металлом тяжесть на руке — рунический браслет, блокирующий Силу. На нем есть застежка — не иначе, из уважения. Но убивает сам факт — его на меня надели. Как на какого-то преступника! Досада душит и встаёт комом в горле. А затем к ней прибавляется разъедающее чувство тревоги. Значит, Всеотец распорядился начать расследование. Ну и каша заварилась. А полукровка хороша. Пробила защиту Стерха и все сделала правильно.

Даже не знаю, что испытываю по этому поводу. Сейчас, наверное, горечь и разочарование. План длиной в двадцать лет провалился… От гнева вскипает кровь. Провалился, потому что Стерх не удосужился купить защиту получше. Не натыкался, зазнайка, на кого-то сильнее себя. И я дурак, не подумал, что гибридная тварь может оказаться такой же сильной, как я. Нет, со мной она не справилась, но все равно. Я бы ещё охранника позвал посмотреть, идиот!

— Лорд Аттер, вы пришли в себя! — в палату заходит взволнованная Аманда и останавливается сбоку от койки. — Как хорошо, что вы очнулись! Я нашла вас… это так ужасно! И эти волки… Хорошо, что вы не пострадали…

Черт, про волков я и забыл. Всеотцу наверняка будет интересно, почему и при каких обстоятельствах они умерли. Только ему не придётся ничего спрашивать. Достаточно одного прикосновения ко мне. Средненькая Аманда не в состоянии ничего разглядеть, даже при очень большом старании, а Всеотец сильнее и старше меня, увидит все. Я не смогу ничего утаить.

— Чьих это рук дело? — спрашиваю грубее, чем следует, встряхивая отвратительным украшением.

Браслет доставляет дискомфорт, просто болтаясь у меня на запястье. Аманда сереет. Уверена, что ответ мне не понравится, а я даже в мысли к ней залезть не могу! Проклятье!

— Простите, Лорд Аттер, это распоряжение Всеотца, а надел доктор Парк, — ведьмочка отводит взгляд. — Я смогла добиться лишь того, чтобы это была съемная модель.

Не стоит срываться на Аманду, но меня переполняет злость. И горечь унижения. Но против приказа Всеотца я пойти не смогу.

— Что со Стефаном? — от воспоминаний о том, как этот щенок меня избивал, лицо кривится само. — Она убила его?

По правде, я надеюсь на это. После случившегося Всеотец захочет «поговорить» с каждым причастным, а